Кремлевское письмо

— Я совершенно уверен. Долго он просто не выдержит — объявится. Никто не знал его, как я, и я знаю, что его заводит. Он в душе игрок. Я тоже, но он больше. Таких терпеливых как он я не встречал, а это главное качество для игрока. Надо уметь ждать, не ходить раньше времени, ждать хорошего расклада или таких козырей, чтобы наверняка. Стоит этому случиться, и Стердевант объявится.

— Я слышал, он был трусоват.

— Ты много чего услышишь. Что он боялся, был извращенцем, садистом. Каждый раз что-нибудь новенькое. Только одно не забудь: ты услышишь только то, что захочет Стердевант. У него просто страсть сбивать с толку. Знаешь, он последний из великих охотников. Ему нужен равный противник, а в наше время где найти такого? Поэтому у Стердеванта припасена тысяча уловок, чтобы не размениваться на мелочи. Мало кто понимает это. Смелых всегда мало понимали, а справедливых еще меньше.

— Вам все равно придется уехать со мной, — напомнил Роун.

— А мне что-то не хочется, — заявил Ханис. — Не из-за Разбойника, не думай. Просто есть такой физический закон: все тела когда-нибудь достигают состояния покоя. Я достиг этого состояния. Я, как Стердевант, тоже ищу равного соперника и нашел его здесь.

Я живу чувствами, играю на человеческих слабостях — обычно на чувственности, еще на распущенности и животных инстинктах. Я не пропаду, пока будет жив хоть один мужик, который заглядывает под юбку не только жене; пока женщина, глядя на мужчину, знает, что вызывает желание, я — живу!

Я держусь на запретах и поклонениях. Отнимите религию, закон, убейте совесть, оставьте нас без этих одежд и я пропал. Этим-то и привлекают меня здешние места. У местных индейцев вообще нет запретов, морали. Они, как любопытные дети, не сдерживают свои порывы, делают все, что захочется. Даже те крохи морали, которые принесла сюда цивилизация, исчезают, стоит им принять свое варево.

Скажи, где еще можно найти такое? Думаешь, я — воплощение порока? А для меня это, просто возвращение к животному, чувственному началу. Куда от этого деться? Они здесь так живут уже пятьсот лет. Господи, я здесь бордель думал открыть! Куда там! Какой бордель, если то, за что я собирался брать деньги, здесь делают бесплатно! Нет, мой невежественный друг, они умнее нас. Они притягивают меня. Испортить их нельзя, портить здесь просто нечего. Я побежден, обращен. Я учусь у них. Здесь мое сердце, я остаюсь.

— А деньги? — полюбопытствовал Роун.

Ханис не ответил, но глаза его загорелись. Однако он отрицательно покачал головой и широко улыбнулся.

— Нет, я уже не тот, что раньше. Мое место здесь.

— Много денег, — настаивал Роун.

— Парень, ты просто не хочешь понять. Я изменился внутри. На меня снизошел дух святой.

Роун как бы случайно уронил пачку денег на землю. Он увидел, как округлились глаза у Ханиса.

— И это только начало, — сказал Роун, поднял пачку и стал пересчитывать деньги.

— Я свои принципы всю жизнь вынашивал, — запротестовал Ханис, не спуская глаз с денег. — Я не поддамся на ваши уловки.

— Двадцать пять тысяч немедленно… — Роун продолжал считать.

— Я нашел свое место.

— Двадцать пять тысяч сейчас и еще сто тысяч по окончании дела.

— Сто двадцать пять тысяч?

— Сто двадцать пять тысяч, — подтвердил Роун.

— Интересное, должно быть, дело, — начал Ханис и спохватился. — Нет, деньгами меня больше не соблазнишь. Да и стар я уже. «Проститутки» больше нет.

— И еще сто двадцать пять, если вы присоединитесь к экспедиции.

— Двести пятьдесят тысяч?

— Четверть миллиона долларов, — Роун сосчитал деньги и бросил пачку Ханису.

— Важное, должно быть, дело. Очень важное! — Он, не двигаясь, смотрел на деньги.

Роун выждал немного и забрал пачку.

— Дело действительно очень важное. Жаль, что «Проститутки» больше нет.

— Он умер, — пробормотал Ханис, с отчаянием глядя, как Роун убирает деньги в карман, и вдруг жестом остановил Роуна. — Ладно, парень, да здравствует воскресение из мертвых! — Лицо Ханиса расплылось в улыбке.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

7 Представитель ООН

Невысокий мужчина с длинными руками сутулясь прошел с только что приземлившегося самолета «Аэрофлота» в специальное помещение московского аэропорта. Он открыл дипломатический паспорт и протянул его дежурному офицеру. Паспорт был на имя Михаила Поткина.

— ООН? — вежливо спросил офицер.

Поткин кивнул.

Офицер сравнил фото с оригиналом напротив: вытянутая, лысеющая голова, крупный нос и большие губы, маленькие уши, плотно прижатые к голове, — все сходилось. Черные, чуть удлиненные глаза невозможно было перепутать. Он поставил штамп в паспорте и вернул его. Кожаный чемодан, портфель и сверток осматривать не стал.

— Машина ждет вас, — сообщил он Поткину.

— Мне необходимо позвонить.

— Конечно. — Офицер открыл дверь смежной комнаты, там на столе стоял телефон.

— Это личный разговор, — подчеркнул Поткин.

— Да-да. — Офицер вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.

Поткин промокнул пот на лбу.

— Алло, — послышалось в трубке.

— Я т-только что прибыл, — сказал Поткин.

— Добро пожаловать домой. Как чувствует себя ваша жена? — спросил Алексей Бреснович.

— Хорошо.