Кремлёвские мастера

Рассердившись на себя за излишнюю сентиментальность, Солари передал командование всеми работами Антону Фрязину, а сам ушел домой. Лишь через несколько дней, когда умолк беспрерывный стук таранов и грохот падающих обломков, Солари снова пришел на стройку. Перед ним, очищенный от камней и земли, лежал открытый фундамент самой первой каменной кремлевской стены. И был этот фундамент столь прочен и столь надежен, что Солари решил возводить новую стену прямо на нем.

В 1491 году, когда настала пора ломать ермолинскую Фроловскую башню с надвратной церковью святого Афанасия, он опять поручил эту работу другому: Марко Руффо. А сам в это время начал возводить башню Никольскую. Потом оставил на время Никольскую и вместе с Руффо принялся за строительство Фроловской. Он беспрерывно спешил, точно боялся не успеть что-то сделать, упустить нечто важное. Еще не закончена была Никольская башня, а Солари уже начал класть фундамент башни Собакиной.

Правда, случалось так, что в самый разгар строительных работ Солари исчезал неизвестно куда на день, а то и на два, на три. Точно сквозь землю проваливался. Когда Марко Руффо случайно услыхал эти слова, сказанные про своего друга, то весело рассмеялся. Он-то знал, что Пьетро действительно проваливается под землю: строит потайные ходы и камеры под Кремлем. Марко даже чуть-чуть завидовал Солари, что именно ему доверил государь столь важную и ответственную работу. Но еще больше опасался он за судьбу Солари. Иван III обладал характером суровым и скрытным, и кто знает, что может прийти ему в голову по окончании подземных работ — вдруг захочет уничтожить всех тех, кто принимал в них участие; сделает это, чтобы в тайне остался подземный Кремль для врагов.

Уже подходило к концу строительство крепостных стен вокруг кремлевского холма. Новые башни и прясла протянулись вдоль Москвы-реки, вдоль Красной площади и от Боровицких ворот до Свибловой башни. Оставалось только возвести стену вдоль реки Неглинки — соединить башни Собакину и Боровицкую, как неожиданно весной 1493 года приключилось несчастье.

На рассвете в дом Солари постучал испуганный староста каменщиков:

— Беда, мастер Петр! Беда! Вставайте скорее. Вода в башне прибывает…

Уже на ходу застегивая крючки и пуговицы, Солари заспешил к Собакиной башне.

В ее подземелье бил родник. Когда клали фундамент, для него выстроили специальную цистерну-колодец и сделали отводную трубу. В случае осады ключ мог снабжать защитников крепости питьевой водой. Но, видимо, грунтовые воды оказались ближе, чем предполагал архитектор, и теперь поднимавшаяся вода грозила размыть основание башни.

Целый день не выходил Солари из сырого, промерзшего подземелья. Чтобы узнать скорость притока воды, он приказал сначала вычерпывать ее ведрами. Потом, присев на валяющееся бревно, что-то чертил, считал и снова чертил. И только поздно вечером, указав, где и как проложить секретную трубу для сброса лишней воды в Неглинку, усталый и продрогший ушел домой.

Ночью у Пьетро Солари началась лихорадка. Он метался в постели, выкрикивал что-то бессвязное, звал кого-то на помощь.

Через три дня немножко полегчало. Солари пришел в себя, оглядел всех собравшихся и попросил принести чертежи Фиораванти. Перед ним стали поочередно разворачивать все листы. Слабым голосом Пьетро иногда просил подержать перед ним чертеж подольше. Он смотрел, внимательно разглядывая каждый штрих, и только изредка закрывал на минуту глаза. Никто из собравшихся даже не мог предположить, что больной Пьетро Антонио Солари мысленно совершает свою последнюю прогулку по Московскому Кремлю.

…Квадратные, круглые, восьмиугольные московские башни с плоскими крышами напоминали ему крепости родной Италии — Бризигеллы, Лучано, Милана. Даже стены с зубцами были похожи. Только там, дома, эти зубцы назывались сухо и холодно — «двугорбые гиббелиновские», а здесь о них говорили поэтично — «ласточкин хвост». Эта поэтичность ощущалась и во всем внешнем облике Московского Кремля. То взлетая кверху, то опускаясь вниз, крепостные стены как бы повторяли очертания высокого холма. И расстояния между башнями, хотя и не превышали дальности выстрела из мушкета, тоже были различны. Если глядеть на Кремль со стороны Москвы-реки, то на западном плече стены — от Свибловой башни до Тайницкой — поставили только одну промежуточную стрельницу. В этом конце за стеной высились островерхие крыши и шпили величественного государева дворца. Зато на восточном плече, в сторону к Беклемишевской башне, там, где за стеной укрылись небольшие деревянные и кирпичные домишки, построили целых три стрельницы. Угловые же башни, более высокие и массивные, резче подчеркивали контуры кремлевского холма…

Пьетро глубоко вздохнул и опять закрыл усталые глаза. Он выполнил завет учителя, дошедший до него через много лет в запечатанном письме.