Кремовые розы для моей малютки

— Вы не поверите, Тед, но когда-то этих мелких, невзрачных уродцев называли — «божья милость», — печально усмехнулся господин комиссар. — Molifrando magnificat imperii была в большом ходу у монахов и при королевском дворе. Лет этак триста назад. После казни Николаса Андреа Тирренс, их реквизировали в казну — разумеется, сохранив это в тайне. Разумнее было бы уничтожить эту пакость, но оставить было — куда соблазнительнее, решили святые отцы и государственные мужи. Полезное растение, угу! И те, и другие задумали использовать его во благо…, но это все равно, что пытаться приручить черта!

Какое-то время Molifrando magnificat imperii и, впрямь, была полезна: дарила видения тем, кого обрекли на смерть. Чудесные или ужасные — в зависимости от его вины и последующего приговора. Говорят, в последние минуты, кто-то из приговоренных созерцал ангелов подле себя, во славе и величии…, а кто-то — из последних сил отбивался от чертей. Как об этом узнавали? Да Бог весть… секрет утерян, а старинным откровениям нынче модно не верить.

— Скучно не было, — хохотнул судмедэксперт и тихо, сквозь зубы, выругался.

— Угу. Самое ужасное в этом, знаете что, Тед? Molifrando magnificat imperii — искусственно созданная трава. Этакий философский камень для отравителя. Идеальное средство. Шедевр!

— ЧТО-О?!

Господин комиссар мысленно усмехнулся. Небывалый день сегодня, особенный! Ему удалось поразить самого Теда Новака, непрошибаемого циника и любителя черного юмора, которого невозможно ничем не поразить, не взволновать, в принципе. Кроме скандалов, разумеется.

— А что такое, Тед? Бывали гении и триста лет назад… вы, что, не верите в человеческий ум? В его, черт бы их побрал, невероятные порывы и возможности? И напрасно, друг мой!

— И какой только дряни нет на свете, — покачал головой судмедэксперт. — Уж на что я видавший виды, но чтобы такое… Тот, кто ее создал, сейчас в аду лекции читает по токсикологии.

— Да ведь это не первый раз, когда страшное, безусловное зло мечтали обратить во благо, а вышло черт-те что. Потому что в любой, самой наикрепчайшей, стене обязательно найдется лазейка, узенькая такая щелочка… только палец и просунуть можно. А если можно, рассуждают иные, то почему бы и нет? И просунуть, и расшатать посильнее, чтобы уже всю руку туда запустить. В общем, семена этой травы-отравы стали потихоньку воровать из самых укрепленных схронов, рискуя многим ради еще большего. Кого-то из воров хватали за руку и казнили на месте, либо узнавали имя заказчика, чтобы наказать и его…, а кому-то — везло, будто ад ему помогал. Потому что стражи кто? Верно, люди! Слова: «для кого-то совесть дешевле денег и благ» — истина, затертая до дыр, заплесневелая и вонючая.

Из открытого окна в лабораторию доносилось тарахтенье проезжающих машин, чьи-то радостные вопли, хрипловатое карканье, свист мальчишек — разносчиков газет. Мирные, бесконечно далекие от жуткой темы их разговора. Будто из другой реальности, в которой нет места убийцам, и никто не выращивает отраву в дорогих фарфоровых горшках. Обманчивое впечатление, покачал головой Фома. Ибо мир за окном и мир здесь — едины. К сожалению.

— Потом что-то произошло — и полезную, так высоко ценимую до этого травку, по высочайшему приказу, стали уничтожать везде. Выжигали, как адское семя. Того, у кого ее находили — казнили на месте, без суда и следствия, как потенциального злостного отравителя и, как следствие, государственного преступника. Десять лет боролись. Пока не вздохнули с облегчением.

— Кто-то оказался хитрее, — произнес Новак. — Ну, как всегда.

— Угу. Черт бы его (или ее) побрал! И потом эта трава-отрава попала к одному из уцелевших потомков колдуна и злого гения, Николаса Андреа Тирренс. Так и сохранилась до наших дней. Представляете, Тед, сколько убийств, совершенных при ее «помощи», навсегда скрыты в вечности, сколько убийц жили и посмеивались? Как подумаю об этом…

Фома скрипнул зубами и выругался.

— И ничего, абсолютно ничего исправить уже нельзя. Поэтому, Тед, я решил исправить то, что в моих силах. Во избежание новых убийств и новых кошмаров. Аминь!

Господин комиссар надел резиновые перчатки и, подхватив тяжелый горшок обеими руками, поволок его к печи. Тед Новак, в ужасе, бросился ему наперерез.

— Савлински, вы с ума сошли?! Уничтожать вещественное доказательство первостепенной важности! — пытаясь вырвать из рук господина комиссара горшок, заорал судмедэксперт. — Отдайте немедленно!

— Не мешайте, Новак!

— Отдайте, вас же за это посадят, звание отберут или порицание вломят… это преступление — уничтожать улики!

— Сохранять эту дрянь — вот пр-реступление… — из последних сил отбиваясь от коллеги и, по-прежнему, не выпуская горшок, произнес Фома. — Пр-рочь с дороги, Тед! Я решил, я сделаю!

Господин комиссар изловчился и острым носком ботинка заехал Теду Новаку по правому колену. И еще один раз — уже по левому, а потом — с силой, дважды наступил каблуком ему на пальцы. Тед взвыл, отпустил противника и схватился за ногу.