Кремовые розы для моей малютки

…Дома стали попадаться жилые, но сплошь обшарпанные, хмурые — старичье старичьем. Их окружали полутораметровые, разлапистые лопухи. Тротуар был выщербленным, а местами — полностью разбитым, из-за чего Анна то и дело спотыкалась. Раза три она едва не упала, самым позорнейшим образом.

Потом дорога вновь раздвоилась. Анна перевела дух и задумалась. Куда свернуть? Влево или вправо? Впереди белела каменная изгородь, щедро увитая розами. Внезапно Анне померещилось, что это не пышные цветы и тугие бутоны, а человеческие лица. Она зажмурилась, помотала головой — и жуткое видение пропало.

Анна поставила чемодан ребром и только присела на него…

… как из темноты вынырнули три женских фигуры. Цыганки. Кряжистая старуха, молодая красавица и девочка лет десяти. Они появились так внезапно, что Анна даже испугаться и охнуть не успела. Вынырнули и закружились вокруг ошеломленной девушки. «Не ходи туда, алмазная моя, бриллиантовая», сказала первая, «беда тебе будет». «Не ходи туда, Христом богом тебя прошу», сказала вторая. «Не ходи, не ходи, не ходи! Не надо…», заплакала третья.

— Не ходи туда, красавица. Недоброе там. Молодая ты, глупая. Знаю-знаю, что скажешь: образованная, мол. Скажешь: книжек много прочла. Да не те книжки ты читала. Ой, не те!

Молодая цыганка прищурилась, а старуха и девочка согласно закивали.

— Да в чем дело?

— Не ходи туда, заклинаю! Как сестру прошу — сестру любимую, родную. Не ходи, не надо. Верь нам, верь — и не пожалеешь, не прогадаешь.

Сказали так — и пропали. Только юбки мелькнули, будто огненные сполохи.

Анна стояла, ничего не понимая, оглядываясь по сторонам. Чемодан грустил у ее ног. «Какие странные цыганки… Куда они подевались? Напустили туману, да сами в нем и растаяли. Будто испарились… Очень, очень странные».

Анна подхватила поклажу, вздохнула — и пошла дальше. Мало ли что привидится усталой, запыленной и ужасно голодной девушке. Как привиделось, так и развиделось. Вот и хорошо, подумала Анна.

Чем дольше она шла, тем громче звучали в ее голове две мысли. Хорошая и плохая. Первая: «Господибожемой, какое счастье — я скоро увижу и обниму своего брата!» И вторая: «Какого черта я надела новые туфли… да еще на таких каблуках?!»

Дорога тем временем становилась все хуже — асфальт в трещинах и выбоинах, полных песка, воды и всякой дряни. Чего там только не было: пустые сигаретные пачки, окурки, мятые автобусные билеты, обрывки газет и книжные страницы, фантики от конфет, рекламные буклеты, ржавые винтики и гайки, яблочные огрызки, изломанные чьей-то злой рукой пустые спичечные коробки, линялые тряпки — и плевки, плевки, плевки. Анна брезгливо поморщилась. Смотреть и то противно! Но делать нечего, надо идти.

Внезапно Анна остановилась, как вкопанная. Господи, она же ошиблась! Свернула не туда! Вместо роскошных особняков и пышных, ухоженных садов — мраморные статуи, ажурные кованые ворота и фонари, прелестные дома в их глубине, белоснежные каменные дорожки и, конечно, розы, очень много роз! — вместо всей этой красоты и благодати вокруг нее тянулись жуткие окраины. Слева пустырь с темными силуэтами фабричных корпусов — явно старых и давно заброшенных, с трубами, подпирающими хмурое небо. Справа теснились, жались друг к другу неказистые домишки. Да что там — откровенно жалкие! Свет не горел ни в одном из окошек. Никогда в жизни Анна не видела подобного запустения и убожества, такой неприкрытой, неприкаянной, такой угрюмой… даже не бедности — нищеты. Фу, гадость какая, подумала девушка, отводя взгляд.

Цветов здесь не росло: по обе стороны асфальтовой дороги высились бурьян и совершенно чудовищные, едва ли не в рост человека, разлапистые лопухи. Фонари не добавляли ни уюта, ни защищенности. В их мертвенно-белом свете мир выглядел еще страшней и неприютней. В придорожных кустах кто-то шуршал и копошился, бегал туда-сюда, сюда-туда…

Анна вздрогнула. Кто там? Кто это, кто?! Над ее головой проскользнули три маленьких темных силуэта, а над ее ухом раздался тонкий, жалобный писк. «Нетопыри… о, Господи, спаси и помилуй! Куда же я забрела?» Какие-то нескончаемые декорации к фильму ужасов, брр! И фонари тут есть — о, да! — но чаще разбитые, а те, что светят — не разгоняют тьму, а как будто наоборот, еще сильнее сгущают. Поразительно! В этом кроется какая-то зловещая тайна, думала Анна.

Будь рядом с ней брат — он бы непременно посмеялся над ее страхами, мол, ерунда это — не бойся, не дрожи! И при виде черной кошки, перебежавшей его сестре дорогу — только усмехнулся бы. Обнял бы ее покрепче, погладил по голове — как в детстве — и сказал: все чушь и бредни злых старух, а у тебя, сестренка, все будет хорошо. Иначе — просто невозможно. Я ведь так тебя люблю…