Кремовые розы для моей малютки

Анне показалось: невидимая холодная рука сжала ей горло. И неумолимо держала его, не отпуская. Тяжело, как тяжело дышать, Господи… Подступила тошнота. К счастью, длилось это недолго — минуту, другую — не более.

Анна вздохнула, не до конца веря в свое избавление. «Джем. Это брусничный? джем… вот же чертова старуха.» Еще немного — и я тут сойду с ума, никогда не увижу брата и не вернусь домой… чертова, чертова старуха!!!» — вихрем пронеслось в ее голове.

— А, по-моему, деточка моя, вы простудились в дороге, — вздохнула миссис Тирренс, намазывая очередную булочку. — Вот и снится вам разная дрянь. Постельный режим, горячее питье, побольше сладостей, они помогают, да! — и через несколько дней вас будет просто не узнать. Стрелиция! — рявкнула она так, что Анна подскочила на месте.

Великанша, как и в прошлый раз, выросла будто из-под земли.

— Отнеси гостью в дом. Помоги ей улечься, принеси мое снадобье… лечебное, да. Я сейчас приду, помогу.

И, несмотря на слабые возражения Анны, великанша молча подхватила ее и бережно понесла. Девушка сопротивлялась бы дольше, но голова ее внезапно стала кружиться, мысли путаться, а мир вокруг — начало как будто заливать молоком. Оно постепенно вскипало и, наконец, взметнулось гигантской волной… Исчезли все запахи и звуки. А потом — и весь мир исчез.

Через пять минут, бездыханную Анну осторожно уложили на постель. Как на постамент из белого мрамора. Пришедшая миссис Тирренс удовлетворенно потерла руки, умильно вздохнула и тихо засмеялась: надо же, опять ее снадобье не понадобилось. Ничего-ничего, я тебя вылечу, деточка моя. Бедняжечка, малюточка моя прекрасная. Всенепременно вылечу — раз и навсегда! Хи-хи-хи!

Она проснулась, когда за окнами было уже темно. Что с ней творится? Почему второй день ей видятся кошмары, откуда эта необыкновенная, такая непривычная для нее, слабость? Почему ей кажется, что она попала в какой-то колодец безвременья? Почему в этом саду изумительной красоты ее все пугает, а должно бы радовать? Но, главное, почему ей временами совсем худо, откуда эти внезапные обмороки, что с ней, что?! Конечно, все это неспроста, не от болезни. Банальная простуда не даст и не может дать таких чудовищных побочных явлений. Когда сон мешается, путается с явью — и толком не разобрать, где ты сама. По какую сторону зримого мира, на какой из его граней.

До того, как она поселилась здесь, в пряничном домике, никакие кошмары ее не мучили. Даже в детстве. Даже в тот год, когда Патрик… нет, не уехал — сбежал! — из родного дома, чтобы никогда более не возвращаться, не переступить его порог и не заключить в объятия ни отца, ни мать, ни ее. Он разбил им сердца — всем троим. Господи, как высокопарно звучит, но ведь это правда. Так все и было.

Первым ушел отец. Он стал запираться у себя в кабинете и просиживать там дни напролет, в молчании. Он смотрел перед собой — и ничего не видел, потому что мыслями был далеко от родного замка. Он писал большие, подробные письма сыну, запечатывал их в конверт и, готовые, отправлял в ящик письменного стола. (Там их и нашли после его смерти.) Однажды отец остался ночевать там, прямо в кресле, а утром — не проснулся. Слуги звали его, стучали в запертую дверь кабинета… напрасно. Это случилось в канун дня рождения Патрика — значит, и ее дня рождения. Думать об этом было невыносимо, поэтому Анна запретила себе думать об этом, запретила — раз и навсегда. Иногда у нее это получалось, и даже неплохо. Не часто, нет. Иногда…

За ним ушла и мама. Через три года после побега единственного, безмерно обожаемого, сына и через год после смерти не менее любимого, дорогого сердцу мужа. Двое мужчин — обожаемых горячо, страстно, безудержно! — покинули ее навсегда.

«Дочь, у вас есть дочь» — напоминали родственники и друзья, им вторили старые, преданные слуги. И слова их с каждым днем становились все настойчивее. Но как будто не касались ее рассудка, скользили мимо, мимо, мимо. Не проникали они и в ее душу.

«Дочь? А, да… наверное. Наверное» — абсолютно равнодушно, рассеянно отвечала вдова. Но разве дочь заменит ей этих двоих, ушедших? Нет, никогда.

И вскоре напоминать о дочери перестали. В конце концов, у них — родственников, друзей и старых, преданных слуг — нашлось множество и своих дел. Очень важных, порой, неотложных. А что делать? Сколько можно безуспешно «долбить каменную стену» — как выразился один из многочисленных дядюшек Анны, родовитых, однако совсем небогатых. При этом его глаза как-то особенно алчно блеснули. Или ей просто показалось? Возможно… она многое успела позабыть.

Так Анна превратилась в невидимку — не для всех, но для многих. А, главное, для своей матери. Вдова проходила мимо собственной дочери, как будто мимо пустого места. Или же одной из мраморных статуй, что украшали залы и галереи замка, и, конечно, сад. Или портрета — одного из множества полотен, очень старых и современных, развешенных по всему дому. Если бы не друзья дома и не слуги, которые пестовали Анну с младенчества — девушке впору было бы сойти с ума.