Кремовые розы для моей малютки

Из распахнутого окна тянуло вечерней прохладой. Фонари на другой стороне почему-то не горели, и в комнате было — хоть глаз выколи. Через минуту глаза привыкли, удалось различить очертания предметов. Справа небольшой камин с часами — они шли тихо, шелестя как дождь. Книжные полки до самого потолка — слева. Чей-то портрет — справа. Здоровенный письменный стол и удобное кресло — посредине комнаты. Пахло воском и дорогим табаком. И шоколадом — горьким и не менее дорогим.

Фонарь бы сейчас, хоть маленький. Эх, нельзя. С улицы заметят. Сейф не может быть огромным — это же не банк. Пощупать под картиной… господи, до чего рама тяжелая. Бронза? Наверное. Только бы не сбить: на грохот прибежать могут. На полках, позади книг? Нет и здесь нет. Выстукивать стены — просто смешно. Остается стол. Shit! Ну, где же, где это?! Очевидно, эти слова были произнесены вслух. Потому что вслед за ними, из темноты, раздался насмешливый мужской голос:

— А в камине почему не смотрели? Досадное упущение.

Девушка вскрикнула.

— В темноте вообще искать ужасно неудобно, — с усмешкой, произнес голос. — Сейчас мы это исправим!

И, в следующую же секунду, загорелся верхний свет, а дверь автоматически закрылась. Девушка метнулась к окну.

— Не стоит, мисс. Во-первых, здесь высоко — третий этаж, а внизу асфальт: покалечитесь или убьетесь. Во-вторых, там дежурит мой человек. Да, он крупноват, однако наручники на вас наденет очень быстро и ловко, не сомневайтесь! Опомниться не успеете — как вас повезут в новых «украшениях» в Управление полиции, а там, на месте, составят протокол: за проникновение в чужую квартиру, да не простую — а собственность комиссара полиции; за попытку кражи ценного вещдока, ну, и за сопротивление полиции, оказанное вами при задержании. Вы же просто так не сдадитесь, — Фома вздохнул. — Я вас не запугиваю, мисс Сампайо, просто ставлю в известность: то, что вы затеяли — может очень скверно кончиться. Разумеется, если вы не проявите разумность.

«И не включите, наконец, мозги!», подумал он.

— Давайте-ка присядем и поговорим. И так лихо врать, как вы мне врали в Управлении, сейчас не надо. А то, что вы искали, вот, — Фома выдвинул один из ящиков стола и достал оттуда небольшой прозрачный пакет. Его незваная гостья судорожно не то вздохнула, не то всхлипнула — как будто в нем заключалось нечто безумно важное: часть ее жизни или более того, часть ее сердца.

На самом краю стола — близко, лишь руку протяни! — стояла тяжеленная лампа черненого серебра. «Воспользуется или нет?», переживал Фома. Девушка заметила. И теперь быстро переводила взгляд с пакета в руке господина комиссара на лампу. «Ударит или не ударит?», переживал господин комиссар. Схватить, ударить, отнять, бежать. Что важнее — совесть или быстрота реакции? Что сейчас произойдет? На что решится его непрошеная гостья? От этого выбора зависит ее будущая жизнь. Вот он — момент истины.

Фома был готов ко всему, к любому исходу, но все равно сердце заныло. Ах, как невовремя… «Не до тебя сейчас», подумал он. Казалось, время замедлилось, загустело, наконец, стало вязким, как древесная смола. Все звуки пропали, а каждая — не минута, секунда! — падала в вечность каплей расплавленного металла. Нет, он более не в состоянии молчать.

— Вас видели на автостоянке, — отчеканил господин комиссар. — Не отпирайтесь.

— Ну, и что? Один свидетель — не свидетель, сами говорили.

— Резонно. Значит, в ту ночь вас не было на территории «Райских кущей». Значит, вы потеряли это гораздо раньше — с 12 на 13 июня, в ночь убийства. Иногда свидетелем обвинения может выступить даже вещь, — усмехнулся господин комиссар.

Он покрутил целлофановым пакетом. В электрическом свете маслянисто блестело золото — старое, местами потертое, червонное. А камень — полыхнул холодным синим огнем. Девушка, с нежностью, смотрел на него. Хмурилась, кусала губы, не в силах отвести взгляд. Пакет мерно покачивался, золото и синева — сверкали, сверкали, сверкали…

Хозяин дома выжидающе глядел на свою незваную гостью. Тикали часы на каминной полке. Небо за окнами стремительно темнело, закрываясь тучами от назойливых людских глаз. Фома смотрел на девушку, а та — не сводила глаз с перстня. Он читал по ее лицу, как по открытой книге, легко. Закусив губу, она словно собиралась вот-вот броситься — и вырвать из его руки свою потерю. А потом — в окно и вниз, и бегом до первой остановки! Или броситься к такси, просить или угрожать…, но уехать! Непременно уехать!

Через дверь уйти не удастся — на пути лежит этот чертов пес. Да и запоры непростые… пока провозишься — догонят и скрутят. Shit! Shit! Shit! Надо же было так влипнуть!