Кремулятор

Старик поручил мне «воссоединиться» со своим старым знакомым – Борисом Викторовичем Савинковым. Мосты дружбы, дороги судьбы. Мне надлежало втереться в доверие и позже, когда известный политический деятель потеряет бдительность, передать его в руки засланного из Москвы агента Фомичева. Последний прикидывался либералом, и первое время Савинков вел себя довольно настороженно, однако совсем скоро размяк. Когда в разговоре со мной он по-дружески поделился своими опасениями, я только улыбнулся:

«Зря, Борис Викторович, очень зря!»

«Но что, если этот Фомичев заслан большевиками?»

«Большевиками?! Борис Викторович, эти тупорылые ублюдки не способны на подобные операции!»

Беседы со мной удивительным образом успокаивали Савинкова. Чем меньше я говорил, тем больше он верил. Самовлюбленный позер. В конце концов, заглотнув крючок, бывший эсер и вечный террорист согласился на встречу с Фомичевым и в итоге объявил мне, что принял решение вернуться в Советский Союз. «Прекрасно! Борис Викторович, могу ли я поехать с вами?»

«Не сразу, Петр Ильич, не сразу. Мне понадобится некоторое время, чтобы осмотреться на месте, а вы пока побудьте здесь – вы еще, безусловно, мне пригодитесь!»

Напыщенный индюк. Когда годом спустя я узнал, что Савинкова выпали из окна, никаких угрызений совести на этот счет у меня не было. Никто не заставлял его возвращаться. Тщеславие и завышенные ожидания – непозволительная ошибка! Мат в три хода. В отличие от Савинкова, я прекрасно понимал, что Гражданская война все еще продолжается. Так бывает, это как в футболе: раньше ты играл за одних, а теперь – за других.

«Во-первых, Савинков – большой мальчик, сам должен был понимать, куда едет. Во-вторых, я ведь собираюсь повторить его путь. Если меня арестуют уже в порту, я не стану сокрушаться. Если они не пожалеют меня, так почему я должен переживать, что они не пожалели и его? Се ля ви, мон шер, се ля ви…»

После успешно проведенной операции впервые за долгое время я был в хорошем настроении. Я был очень и очень рад. Я понимал, что помог большому делу, а значит, теперь имею право проситься домой, чтобы поскорее отыскать тебя в Москве.

– Так и в каком году ты приехал в СССР?

– В феврале 1926 года, гражданин начальник…

– И сразу начал заниматься шпионской деятельностью?

– Да что ж такое… Ну и терпение у вас, гражданин начальник! Шпионской деятельностью на территории СССР я не занимался! Можете уже наконец так и записать?

– Я бы записал это, Нестеренко, да только нами установлено, что в Советский Союз ты прибыл по заданию иностранной разведки!

– Можно узнать какой?

– Ты и сам знаешь!

– Пф-ф-ф… Повторяю, в Советский Союз я прибыл по собственному желанию.

– Почему это у тебя, бывшего дворянина, штабс-капитана царской армии, полковника белой армии и активного деятеля белой эмиграции за границей, появилось вдруг желание приехать в Советский Союз?

– Да говорю же вам, послушайте! Когда я, будучи за границей, убедился, что белое движение провалено и дальнейшая борьба с советской властью бесполезна, я решил выехать в СССР с целью жить здесь, честно работать и, главное, летать!

– Когда у тебя появилось желание выехать в Советский Союз?

– В 1923 году, во время моего пребывания во Франции.

– А почему раньше у тебя не было такого желания, хотя бы в период твоего пребывания в Сербии?

– У меня и раньше было такое желание, но я не возбуждал об этом ходатайства, так как считал, что с моим прошлым советское правительство не разрешит мне въезд в СССР. Кроме того, проживая в Сербии, я не имел никакой возможности установить связь с каким-либо советским представительством, так как ни в Сербии, ни в соседних с нею странах в то время советских миссий не было. Уже будучи во Франции, я узнал, что советское правительство разрешает въезд в СССР бывшим белым, поэтому я и подал заявление о приеме меня в советское гражданство. Послушайте, гражданин начальник, до 1921 года я действительно активно боролся против установления советской власти в России, но, после того как белая армия была разгромлена, в связи чем я вынужден был проживать за границей, у меня появилось большое желание жить и работать на родине. Первое время я не мог вернуться, боялся, что меня не простит советская власть, боялся, признаюсь, что будет стыдно посмотреть в глаза отцу, но со временем, покатавшись по Европе, осознав, что ни в Сербии, ни в Болгарии я никому не нужен, я решил примириться с установлением советской власти в России и всеми возможными для меня способами добивался возвращения домой.

– Из твоего ответа явствует, что ты только в связи с усталостью и бессилием белого движения решил прекратить борьбу с Советским Союзом, так?