Читаем Крэнфорд полностью

И точно, не болѣе, какъ черезъ минуту, мы услышали шумъ, чиханье и покашливанье, при которомъ дверь отворилась. За дверью стояла служанка, вытаращивъ свои круглые глаза на почтенную компанію, входившую въ молчаніи. Она сохранила настолько присутствіе духа, что ввела насъ въ небольшую комнатку, прежде бывшую лавкой, а теперь превращенную во временную уборную. Тутъ мы оправили свои платья и самихъ себя передъ зеркаломъ, приняли сладостныя и граціозныя лица и потомъ, отступая назадъ съ словами: «Послѣ васъ, ме'мъ», мы пустили мистриссъ Форрестеръ идти первой по узкой лѣстницѣ, которая вела въ гостиную миссъ Баркеръ. Она сидѣла такъ величественно и чинно, какъ-будто мы не слыхали страннаго кашля, послѣ котораго горло ея и теперь, должно-быть, еще болѣло и хрипѣло. Ласковая, милая, бѣдно-одѣтая мистриссъ Форрестеръ тотчасъ была приведена на второе почетное мѣсто. Первенство, разумѣется, сохранялось для ея сіятельства мистриссъ Джемисонъ, которая, пыхтя, входила на лѣстницу. Карликъ вертѣлся около нея, какъ-будто намѣревался сбить ее съ ногъ.

Теперь-то миссъ Бетти Баркеръ была гордая, счастливая женщина! Она поправила огонь, заперла дверь и сѣла къ ней такъ близко, какъ только было возможно: сѣла совсѣмъ на кончикѣ кресла. Когда вошла Пегги, шатаясь подъ тяжестью чайнаго подноса, я примѣтила, что миссъ Баркеръ боялась, что Пегги не станетъ держаться на приличномъ разстояніи. Онѣ съ своей госпожей были весьма-фамильярны въ своихъ ежедневныхъ отношеніяхъ, и Пегги теперь надо было сказать ей нѣчто по секрету, что миссъ Баркеръ ужасно хотѣлось слышать, но что она считала своей обязанностью не допустить ее сказать. И потому она отвернулась отъ подмигиванья и знаковъ, которые ей дѣлала Пегги, сдѣлала два или три отвѣта весьма-некстати на то, что было сказано и, наконецъ, охваченная свѣтлой идеей, воскликнула:

— Бѣдняжка, Карликъ! я совсѣмъ о немъ забыла. Пойдемъ со мною внизъ, милая собачка, я дамъ тебѣ чайку!

Черезъ нѣсколько минутъ она воротилась, ласковая и кроткая, какъ прежде; но я подумала, что она забыла дать «милой собачкѣ» что-нибудь поѣсть, судя по жадности, съ которой та глотала куски пирожнаго. Чайный подносъ былъ изобильно нагруженъ; мнѣ было пріятно это видѣть: я была очень-голодна, но боялась, чтобъ присутствующія дамы не сочли это невѣжливостью. Я знаю, что онѣ говорили бы это въ своихъ собственныхъ домахъ, но здѣсь какъ-то все исчезало. Я видѣла, какъ мистриссъ Джемисонъ кушала тминную каврижку, медленно, такъ, какъ она дѣлала все; я нѣсколько удивилась этому, потому-что она намъ говорила на своемъ послѣднемъ вечерѣ, что этой каврижки никогда не будетъ у ней въ домѣ, что каврижка напоминаетъ ей душистое мыло. Она всегда угощала насъ савойскими сухариками. Однако мистриссъ Джемисонъ была снисходительна къ незнанію миссъ Баркеръ обычаевъ высшей жизни; и чтобъ пощадить ея щекотливость, съѣла три большіе куска тминной каврижки, съ покойнымъ выраженіемъ, очень-похожимъ на коровье.

Послѣ чаю настало нѣкоторое недоумѣніе и затрудненіе. Насъ было шестеро; четверо могли играть въ преферансъ, а для двухъ оставалась криббиджъ [10]; но всѣ, исключая меня (я нѣсколько боялась крэнфордскихъ дамъ за картами, потому-что такое занятіе казалось для нихъ самымъ важнымъ, серьёзнымъ дѣломъ), сгарали желаніемъ участвовать въ пулькѣ; даже миссъ Баркеръ, хотя объявляла, что не умѣетъ отличить пиковаго туза отъ червоннаго валета, тоже раздѣляла это желаніе. Дилемма скоро была приведена къ концу страннымъ шумомъ. Еслибъ невѣстку баронета можно было подозрѣвать въ храпѣніи, я сказала бы это о мистриссъ Джемисонъ, потому-что, пересиленная жаромъ комнаты и наклонная къ дремотѣ отъ природы, мистриссъ Джемисонъ не могла устоять отъ искушенія такого покойнаго кресла и дремала. Разъ или два она съ усиліемъ открывала глаза и спокойно, но безсознательно намъ улыбнулась; мало-по-малу, однакожь, даже ея благосклонность не могла устоять противъ этого напряженія, и она заснула глубоко.

— Какъ для меня пріятно, шептала миссъ Баркеръ за карточнымъ столомъ тремъ оппоненткамъ, которыхъ, несмотря будто-бы на свое незнаніе игры, она объигривала немилосердно:- очень-пріятно, право, видѣть, что мистриссъ Джемисонъ чувствуетъ себя какъ дома въ моемъ маленькомъ жилищѣ; она не могла сдѣлать мнѣ большаго комплимента.

Миссъ Баркеръ снабдила меня литературными произведеніями, въ формѣ трехъ или четырехъ красиво-переплетенныхъ книжечекъ, изданныхъ лѣтъ десять или двѣнадцать назадъ, замѣтивъ, когда она придвинула столикъ и свѣчку для моего личнаго употребленія, что знаетъ, какъ молодежь любитъ разсматривать картинки. Карликъ лежалъ, фыркалъ и вздрагивалъ у ногъ своей госпожи: онъ тоже чувствовалъ себя какъ дома.

Сцену за карточнымъ столомъ было преинтересно наблюдать: четыре дамскія головы кивали другъ другу и сталкивались посреди стола съ желаніемъ пошептать проворно и громко; но время отъ времени миссъ Баркеръ проговаривала: «Тише! сдѣлайте милость, тише! мистриссъ Джемисонъ почиваетъ».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература