Крепь

– Именно в девятнадцатый егерский вы направляетесь не случайно. Там в результате совершенно дикой, как и ваша с обезглавленным Зыбицким, истории, (случившейся аккурат в тот же день!), образовались две вакансии. Там один похотливый мерзавец ротный командир покусился на честь солдатской жены, надо полагать, молодой и красивой. Командир полка майор Эмбахтин, узнав о сем безобразии, лично пришел все это прекратить, а негодяя пристыдить. А тут на беду появился солдат, муж этой женщины, и не долго думая отомстил. Именно, что не долго думая, потому что выстрелил он не в насильника, а в Эмбахтина, которого первым увидел. Смертельно ранил. Потом воткнул штык в себя… История, конечно, мерзкая, и ее обстоятельства решено не разглашать. В сферу внимания особенной канцелярии она попала только потому, что кому-то в ней привиделся заговор литовских магнатов против российского командования только на том основании, что несчастный этот егерь – местный уроженец. Глупость, конечно, и фантасмагория. Однако, приглядите, на всякий случай – вдруг к этому на свое несчастье выжившему ревнивцу примчатся на помощь некие сподвижники. Да и вообще, прислушайтесь, что в полку говорят по поводу этого события. Но нас больше интересует господин, который назначен на место разжалованного ротного – капитан Княжнин. Прежде он служил в егерской роте лейб-гвардии Преображенского полка, потом при нашем австрийском посланнике, обеспечивал его безопасность. Отличный фехтовальщик, но не бретер. Хотя в каких-то историях с дуэлями был замешан, и в одном случае был выключен из службы тогдашним Государем Павлом Петровичем, а в другом, много позже, уже после Тильзитского мира, вообще уехал в Англию. По слухам, поступил там на военную службу и даже успел повоевать с французами в Португалии. Важно то, что между двумя этими событиями было и третье – в марте 1801 года, в ту самую ночь, когда апоплексическим ударом скончался Император Павел I, отставной капитан Княжнин был среди офицеров, оказавшихся в Михайловском замке, где все это произошло.

Майер посмотрел на Тарлецкого, как бы спрашивая, понимает ли тот, на что делается намек. И хоть Тарлецкий в ответ многозначительно опустил глаза, мол, все понимаю, и понимаю, что вслух об этом нельзя, Майер все же решил обрисовать его задачу достаточно недвусмысленно:

– Поскольку к тем событиям, воспоминания о которых нашему Государю столь неприятны, по некоторым свидетельствам имеет отношения Англия, а Англия как главный противник Наполеона очень заинтересована в том, чтобы война между нами и Наполеоном непременно началась… А господин Княжнин, живой свидетель события, которое может бросить на нашего Государя тень, несколько недель назад вдруг приезжает из Англии и просится вернуться в службу… То и возникает предположение – а не возложена ли на него английским кабинетом миссия, положим, оказать на нашего Государя какое-то давление угрозой раскрытия каких-то фактов, чтобы война наша с Наполеоном обязательно состоялась.

Наполеон, Англия, Государь – от этих слов, произнесенных чуть ли не в одном ряду с его фамилией, сдувшийся было Тарлецкий вновь начал наполняться ощущением собственной значимости. Заметив это, Майер поспешил опустить его с заоблачных сфер:

– Возможно, да и скорее всего, сие тоже фантасмагория. Старый русский офицер в грозный для Отчизны час просто счел своим долгом встать под ружье. Я думаю, истинную причину вы скоро поймете. Служить будете в одном батальоне, вы старше чином, присмотритесь к нему, обратите внимание – с кем помимо офицеров полка встречается, одним словом, составите свое мнение и отпишете нам. Можно не встречаться, письмо на мое имя оставите дежурному генералу. Самое главное – службу не забывайте. Вот, собственно, и все, отправляйтесь в полк. И не кручиньтесь о карьере, Дмитрий Сигизмундович, можно с честью послужить Отчизне и в армейском полку. Наш прежний начальник тоже, кстати, переведен егерской бригадой командовать. Не сомневаюсь, что он и на этом посту себя проявит. Что ж, не смею задерживать. Как вы поняли, сотрудников у нас немного, а дел все больше.

Разговор закончился рукопожатием, означавшим, видимо, что высказанные и невысказанные обиды забыты и следует заняться общим делом.

Тарлецкий вышел на улицу немного не в себе. Он пока не понимал, стоит ли ему благодарить Бога, за то, что все так обошлось, или действительно можно поставить крест на собственной карьере. Дел, действительно, было много: пока его еще знали как офицера, близкого к генерал-интенданту, следовало быстро сшить у лучшего портного егерский мундир.

Глава 9 Первые потери в Девятнадцатом егерском