Крепь

Квартирьеры разместили егерей за исключением назначенной в охранение третьей роты в хозяйственных постройках двухэтажного францисканского монастыря, пристроенного к костелу большой буквой П. Монастырь был действующим только до той поры, пока край не отошел к России, теперь же в основном пустовал – что-то жуткое начинало происходить с теми, кто пытался здесь обустроиться. Слух об этом как-то сам собой распространился среди солдат еще в строю, едва они вошли во внутренний дворик монастыря. Как и гораздо более существенная новость – назавтра назначена дневка для сбора остальных частей корпуса, стало быть, отдых.

Здесь еще дотемна было проведено построение первого батальона. Шеф полка представил нового младшего штаб-офицера батальона, того самого майора, с которым Антось столкнулся возле костела. Теперь он молил Бога о том, чтобы майор его не запомнил, ведь до сих пор у них в первом батальоне было заведено так, что именно младший штаб-офицер всем распоряжается. Номинальный командир батальона старый майор Быков, давно утративший надежду сдать экзамен на следующий чин, к службе относился совершенно равнодушно, отдавая все на откуп своему заместителю капитану Калмакову. Тот, напротив, обязанности свои исполнял ревностно, чем и заслужил должность старшего дивизионного адъютанта при генерале Лихачеве. Чрезвычайное происшествие в батальоне, бросающее тень не только на полк, но и на дивизию, без лишних разбирательств было списано на служебные упущения майора Быкова, на карьере которого был поставлен окончательный крест. То, как стоически воспринял это старый майор, лишь добавило ему уважения со стороны и сослуживцев, и командиров.

Слух о том, что назначенный на место Калмакова майор Тарлецкий до этого служил чуть ли не при самом военном министре, а, стало быть, переведен в полк за какие-то грехи, тоже сам собой успел распространиться в батальоне за те несколько минут, которые были даны для подготовки к построению. Добавив к этим двоим штаб-офицерам еще очень «перспективного» командира третьей роты великовозрастного капитана Княжнина, а также вспомнив долгое пребывание всего полка в Сибири, кто-то из молодых офицеров уже остроумно окрестил батальон «ссыльным».

Последние искры энтузиазма, которые Тарлецкий пытался сохранить, убеждая себя в том, что в этом заурядном полку у него особо важное задание, угасли на этом построении в мрачном, стиснутом холодными толстыми стенами монастырском дворике, слишком напоминавшем тюремный. Темные настороженные лица егерей выражали, как ему показалось, абсолютную тупость. Эти лица теперь ему предстояло видеть каждый день, этими приземистыми шеренгами командовать, вспоминая напрочь выброшенные из памяти за ненадобностью давние кадетские уроки по тактике, ротным и батальонным построениям…

Тарлецкий, по всей форме представленный батальону, долго ходил перед строем, застывшим по команде «на плечо», словно примериваясь к нему и убеждаясь, что ростом он тут выше всех. Он то пристально смотрел в неподвижные глаза подчиненных, то косил глазом на собственный впервые надетый темно-зеленый егерский мундир. Непривычно стыла кожа над верхней губой: только что Дмитрий по обыкновению пехотных офицеров сбрил усы.

Очевидно, нужно было что-то сказать. Что в таких случаях следует говорить, Тарлецкий не знал, заранее об этом не думал, впрочем, и стеснения от собственной заминки он не испытывал, это вообще не было ему свойственно. Наконец, остановившись перед третьей ротой, Тарлецкий неожиданно даже для себя начал с того, что было ему ближе:

– Кивера в батальоне без чешуй.[3] Вовсе старого образца… Я знаю генерал-кригс-комиссара армии, скоро получим все новое.

Тарлецкий еще раз с усталым выражением на лице прошел вдоль строя, не подозревавшего, что его речь уже закончена, и после долгой паузы произнес:

– Господ офицеров прошу после построения зайти в мою квартиру рядом с вот этой башней во втором этаже. Имею для вас некоторые известия из Вильно.

Глава 10 Избранники Белой дамы