Крепость

Невольно вынужден закрыть глаза, поскольку у меня слишком сильное головокружение: До Парижа я еще мог держаться надеждой, что могу напасть на след Симоны. И при этом я точно знал где-то внутри, что это была всего лишь иллюзия — а еще и то, что искренне верил, что поймаю Бисмарка, и покажу этому проклятому монстру, виноватому в гибели Симоны, где раки зимуют — вот что держало меня на плаву.

Но никого из моих мучителей я не поставил к стенке и не призвал к ответу. Ни один из них не дрожал с поднятыми руками перед дулом моего пистолета, как я себе это часто представлял. Солдафоны-службисты, типа Бисмарка и его банды, выбрались и сбежали от меня так же ловко и удачно, как и те крысы с верфи, что сбежали с подлодки.

Но теперь не это меня волнует.

То, в чем мы действительно теперь нуждаемся — это тихий, уютный ресторанчик. Еще раз перекусить с французского стола, и тогда сам черт нам не брат!

Вытягиваю шею то влево, то вправо и еще через держащие руль руки «кучера»: Вот будет смех, если не найдем подходящего ресторана!

Квартал, который мы сейчас проезжаем, прямо-таки пахнет хорошей едой.

И вот, наконец, вижу: Стеклянные вывески с художественным модернистским оформлением, блестящий латунный шест у входной двери. Никакого выпендрежного названия, а простая надпись «Restaurant» большими, расписанными цветочками буквами. Выглядит внушающим доверие.

«Кучер» начинает снижать скорость, и тогда я говорю: «Стоп!»

Выхожу и осматриваю заведение вблизи.

Через три дома дальше стоит еще один ресторан, под названием «У белочки» — где за витринной шторкой расставлены чучела белочек, и даже несколько композиций изображающих во всю трахающихся белок.

Спаривающиеся в витрине белки мне совсем не нравятся, но, скорее всего, это и есть модерн! Раскачивающиеся двери с расписной узорчатостью под дерево, кажутся излишне яркими. Подрагивающий желтый цвет, действительно не впечатляет. Но затем понимаю, что это всего лишь отблеск вибрирующей латунной ручки двери. Латунные отблески также и внизу дверей, на полосе-ограничителе, и они здесь, конечно, более к месту.

Глотаю болеутоляющую таблетку, закинув ее за жабры, откинув назад голову, после чего делаю глубокий вдох и вперед! Курсом в кабак.

— Берите сумку с собой! — приказываю Бартлю.

В мягком, приглушенном дневном освещении различаю искусственные цветы на столах, но за столами никого нет. Только несколько посетителей у барной стойки под черно-коричневым кессонным потолком. Все выглядит солидно. И хорошо подходит для большого пира — для нашего прощального пира с великой матерью-Францией.

Неудивительно, что пока еще так пусто. По французской традиции мы заявились немного раньше обычного.

За столом, наслаждаясь покоем и тишиной, произношу:

— Это наверняка последний раз!

— Своего рода последний обед приговоренного к смерти!

— Не совсем так, Вы, паникер!

— Кто знает точно, что с нами еще может случиться!

— Теперь могут иметь место лишь приятные неожиданности…

— Вы так это говорите, господин обер-лейтенант…

«Кучер» явно смущен. Он не знает, что должен делать со своими грубыми, рабочими руками, совершенно грязными от сажи из-за постоянного помешивания кочергой угольев в топке.

— Думаю, Вам стоит найти здесь кран, чтобы отмыть свои ласты.

— Аха-аха, господин оберлайтнант, — хрипит «кучер» и исчезает.

Наконец Бартль приступает к действию. Судя по всему, он постепенно снова приходит в себя.

Вижу, как хозяин заведения украдкой бросает взгляды на наш «ковчег», стоящий прямо перед большим окном ресторана у бордюра. Да, пожалуйста, смотри на него сколько влезет! Наш «ковчег» заслуживает Железный крест. И он его действительно заработал! Он не принес никакой славы Maquis, уже хотя бы тем, что стоит здесь, перед этим рестораном — аккуратно припаркованным к тротуару, как будто бы уже давно наступил глубокий мир.

Кажется, в заведении нет официантов.

Потому что хозяин собственной персоной парит, пританцовывая вокруг нашего стола — предано, как и положено: В конце концов, мы все еще являемся оккупантами. Но именно поэтому мы и не хотим играть эту свою роль еще сколь-нибудь длительное время, и я вынужден сказать это явно и отчетливо Бартлю, так как он начал вести себя слишком уж по-барски.

Что мы желаем есть? — Все, что кухня и подвал могут предложить!

Приказываю смотреть в оба, чтобы нам не подали самое дешевое, и затем меня осеняет мысль объявить хозяину, что у меня сегодня день рождения. Бартль удивляется и заикается:

— Ох, а я-то и не знал про это, господин обер-лейтенант!

— Я тоже.

До Бартля наконец-то доходит.

— Мы прорвались сквозь такое говно, сквозь такое дерьмо, — говорю ему. — И здесь я чувствую себя снова под крылышком Великогерманского Вермахта… И на последнем перегоне мы можем позволить себе расслабиться по полной.

Держусь так, будто едва сдерживаюсь от распирающей меня бодрости и решительности. Меня охватывает чувство знакомое любому боксеру, которому уже досчитали до девяти, но перед словом «Девять!» он снова поднимается — словно получил на досках помоста ринга, за какие-то несколько секунд, новый прилив сил.