Крепость

Трамвай добрался до Петиной остановки. Он ссыпался со ступенек вагона вместе с остальными, тоже идущими в школу, малышами и подростками. По асфальтовой дорожке проложенной между выбоин и рытвин неухоженной земли, отворачиваясь от ветра, Петя шел через двор девятиэтажного блочного дома, по привычке срезая угол на пути к школе, но обходя стороной внутренний дворик с пристройкой, в которой жили учителя — математичка Валентина Александровна Акулова и учитель русского языка и литературы Герц Ушерович Когрин, каждый в своей комнатке. Вот уже и огороженная проволочной сеткой баскетбольная площадка перед школой, мимо нее прямо к подъезду. Перед дверьми стояли два здоровых прыщавых девятиклассника, проверяли у входящих «наличие мешка со сменной обувью». Петя припомнил, как года два или три назад он воспользовался этой тупой жестокостью школьных правил, чтобы прогулять контрольную, к которой был не очень готов, а получить четверку, тем более тройку не хотел. Он тогда придумал ход.

Была тоже осень, но мокрая, дождливая, полно глубоких луж с жидкой грязью по краям. Забыв дома мешок с тапками, Петя по дороге к трамваю осторожно и аккуратно обмакнул по очереди ботинки в этот грязевой раствор. К тому моменту, как он доехал до школы, грязь засохла и стала отчетливо видна на его башмаках. У дверей стояла завуч Пшикалка, потребовавшая, чтобы он предъявил сменную обувь. Таковой не оказалось. Тогда она велела ему ехать домой за мешком со сменной обувью. Немного рискуя, Петя все же сказал, что у него первым уроком контрольная по алгебре. Пшикалка заколебалась, но Петя, переступив с ноги на ногу, тут же добавил, что ему хотелось бы писать контрольную, а грязь с башмаков он постарается обтряхнуть. Завуч еще раз глянула на его ботинки, вспомнила, что он отличник, решила, видно, что ничего страшного не случится, если он пропустит контрольную, но, напротив, воспитательный эффект будет, ежели она отправит Петю домой за тапками. Что она и сделала. И Пете тогда показалось, что он открыл механику воздействия на казенное сознание: надо делать так, чтобы законы тебе служили, для этого не идти против них, а их использовать. Только никого в свои замыслы не посвящать. Но это, когда жизнь по законам, по правилам.

И совершенно непонятно, что делать, когда наваливается иррациональное, непредсказуемое. Только прятаться. Ничего другого.

Первая, с кем он столкнулся в вестибюле рядом с раздевалкой, мотающая своими куцыми косичками, вихляющая своим гибким телом, жеманная, явно высматривавшая его оказалась Зойка Туманова. Петя вздрогнул, потому что не хотел с ней общаться, но она уже приблизилась к нему, взяла за рукав и, заглядывая ему в глаза и поводя, как ей казалось, кокетливо плечами, зашептала горячо:

— Петя, ты знаешь, какой ужас сделал Юра Желватов? Я его очень осуждаю за этот недостойный поступок. Я уверена, что ты тоже. Я всю ночь не спала и поняла, что должна тебе кое-что сказать и показать, чтобы ты понял. Я знаю, что Юра тебе про меня говорил нехорошие вещи. А у меня совсем чистые чувства. Я об этом написала. Ты сейчас же прочти и мне отдай, — она протянула ему двойной тетрадный листок.

— А ты откуда знаешь, что он сделал? — спросил Петя, беря листок и думая, что он никогда не сумеет ей объяснить, решимости не хватит, что она для него чужая, независимо от того, что говорил Желватов, что весь ее стиль мысли, жизни, облик — из другого мира, с которым Петя боялся соприкасаться.

— Мне Юра сам позвонил, — объяснила Зоя, потихоньку ведя Петю за колонну: скрыться от посторонних взглядов, — он так испугался… Я его утешала, что, может, все обойдется. А сама все время о тебе думала. Ты прочти, я это давно писала, и вчера тоже.

— Звонок скоро, — попытался вырваться Петя.

— Еще десять минут, — удержала его Зоя.

И он торопливо и пугливо заскользил глазами по строчкам:

Я раньше думала, Петя,
что любовь — ерунда.
Вздыхать, страдать — не моя стихия.
И даже решила, что не полюблю никогда,
Как часто любят у нас, другие,
Но однажды, по-настоящему полюбив,
Я была обманута человеком любимым.
И начала я, про любовь забыв,
Смеяться над обманутыми другими.
Но, кажется, дальше не пойдет так,
И, кажется, меня любовь задела.
Без любви и я жить не могу никак…

Стихотворение здесь обрывалось, и Петя с облегчением решил, что это все, мучительно не зная, что и по поводу этих строк сказать, хотя, по счастью, это не было прямым объяснением в любви.

— Честно говоря, так себе стих, — сказал он, усиленно делая вид, что от него ждут только оценки поэтических качеств, что он приглашен в качестве эксперта.

— Ты отлистни дальше, — замирающе-томным, спотыкающимся шепотом пробормотала Зойка, — главное — дальше.