Он опять вздохнул, я помолчала и продолжила:
– Все знают, что мы не просто вместе обедаем, мы уже на улице целовались, ты машину на всю ночь под моим общежитием оставлял, встречал меня после занятий – этого с головой хватит для того, чтобы «по правилам» эльфов уже ничего не получилось.
Он вздохнул ещё печальнее, глубоко вдохнул и шёпотом сказал:
– Принцесса, я тебе скажу честно, как на исповеди, потому что меня грызёт этот грех, если совсем откровенно... Я это всё знаю. Я не первый год на свете живу и я не сидел затворником в офисе всю жизнь, я общался с людьми и не раз наблюдал эти ритуальные танцы, и бывал на этих праздниках, даже у эльфов бывал, и всё это видел. И я знаю, что, по-хорошему, было бы неплохо это всё сделать. Но, честно, я не готов столько ждать. Я за эту неделю, блин, идиотскую, чуть не сдох. Почему ты мне не позвонила?
– Какую неделю?
– Между аукционом поэтическим и презентацией «Джи-Лайна» в голом храме.
– Телефонная связь в городе появилась после этой презентации.
– Да? Ну... у тебя были мои часы. Ты могла меня мысленно позвать и я бы пришёл.
– Ты же сказал, что уезжаешь завтра. Что у тебя дела, большие планы.
– Ну и что, отменил бы планы. Если бы ты позвала, я бы пришёл.
– Это эгоистично.
– Я тебе вообще хоть чуть-чуть нравился? – прозвучало по-детски, я попыталась обернуться, чтобы посмотреть на него, но почувствовала, что он смеётся, и возмущённо сказала:
– Алан!
Он рассмеялся громче, обнял меня ещё крепче и мягко укусил за ухо, отпустил и сказал серьёзнее, с ноткой печали:
– Ладно, я понимаю, что это глупо. Но хотелось просто капец как.
– Чего?
– Чтобы ты позвала меня. Я не уехал. Я вообще о работе думать не мог, меня так развезло... Хорошо, что ты этого не видела. Я столько планов строил, как ты меня позовёшь, скажешь, что соскучилась, и я тебя телепортирую куда-нибудь на море, и скажу, что это типа большое исключение, чисто ради тебя, я вообще по жизни капец какой деловой и занятый, и у меня только ночь, часа три, и я совершенно не валялся тут в любовных соплях, ожидая, когда же ты меня позовёшь. А ты взяла и не позвала, коза. Я так расстроился, – он опять начал изображать клоуна, я не знала, как на это реагировать, жалеть его или смеяться, или доказывать, что думала о нём каждый день, просто не посмела отвлекать от того, что для него важно, своей глупой бесполезной любовью.
– Правда думала каждый день? – с надеждой шмыгнул носом Алан, я улыбнулась и зажмурилась от стыда, в который раз вспоминая о том, о чём, вроде бы, никогда не забывала – он читает мысли, особенно когда мы так близко.
– Конечно, думала. Я просто вообще не особенно эмоциональна, и по мне не видно.
– О, что ты, ты эмоциональна! Просто твои эмоции не на поверхности. И они у тебя медленные, такие... плотные как будто. И очень сильные. Мне нравится.
– Как ты их видишь?
– Как будто на ощупь, типа ветра по коже, разной температуры и силы, порывами или ровно. Если очень сильные или очень близко, то начинают ощущаться как запах, но не в носу, а в горле. У тебя такого нет, это демонский орган. Он в шее, распознаёт демонские феромоны, позволяет определять, кто сильнее, кто слабее, кто родственник, кто напуган, кто быкует, кто размножаться хочет. Но он активизируется только во время боевой трансформации, в человеческой форме его нет. Ну, точнее, есть, но не развитый, типа как молочная железа до полового созревания. Но участок мозга, который за неё отвечает, всё равно никуда не девается, мозг в трансформации не участвует, ни у кого, это исследовали. И у меня, видимо, этот участок мозга решил отвечать за распознавание эмоций чужих, если они зашкаливают. – Он наклонился к моему уху и прошептал, касаясь его губами: – У тебя зашкаливают, принцесса Лея.
Меня это дико смущало. Я говорила, что не эмоциональна, и делала вид, что это плохо, но на самом деле, мне нравилось моё спокойствие, как минимум, внешнее. И когда он говорил, что это спокойствие его не обманывает, я чувствовала себя голой.
– Принцесса, расслабься, – судя по его самодовольному и наконец-то самоуверенному тону, он был в восторге от того, что видел. Его шёпот вдоль моего уха и шеи пробегал по коже дрожью, как тогда в здании суда, когда он заставлял всех смотреть только на него, не помня себя.