Крепость Рущук. Репетиция разгрома Наполеона

Вошёл денщик. Принёс медный тазик и кувшин с горячей водой, через плечо два белых полотенца. Долго правил бритву о кожаный ремень. Усадил генерала на изящно изогнутый стул, стал распаривать горячим полотенцем пышные щёки генерала. Долго и усердно брил. Процедура была привычной для обоих. Своё лицо никому больше не доверял.

Михаил Илларионович долгое время справлялся один. Но подглядел, как это дело было поставлено у Суворова. Его верный Прохор был тому одновременно и поваром, и нянькой, и суровым дядькой. Безропотно одному ему подчинялся во всём великий полководец. Он по-доброму позавидовал тогда Александру Васильевичу. И всегда мечтал о таком верном помощнике. Но тот был не просто слугой. Прохор был верным другом, батькой, братом. И не только по хозяйству.

В страшную, невыносимо тяжёлую минуту, несмотря на свистящие пули, Прохор был рядом, подпирал окровавленную тщедушную фигурку тяжело раненого генерала, вставшего перед беспорядочно бегущими солдатами. Увидев окровавленного, но живого Суворова, бегущие солдаты остановились и ринулись вновь на врага, опрокинули турок в море. То было под Очаковом, на Азове. Потом на руках, изнемогая, верный Прохор нёс Суворова, как дитя, на руках, утопая по колено в песке, до лазарета. Чей подвиг тогда был большим – его или Суворова? То загадка души человека, русской души.

О таком слуге Михаил Илларионович не смел и мечтать. Такое можно только заслужить перед самим Господом. Прежде всего – чистотой души.

Закончив процедуру, долго надевали генеральский мундир с блестящими и в орлах золочёными пуговицами, блестяще начищенные сапоги, парик. Поверх мундира повязали белый шёлковый шарф.

– Ну вот и порядок, – проговорил довольно денщик.

Он хоть и не Прохор, но своё дело знал и обязанности свои соблюдал исправно. Лукаво улыбнулся:

– Хоть в женихи, на свадьбу!

– Но, но! Поговори мне, – пробурчал в ответ Кутузов, оглядывая себя в зеркало. – У нас с тобой, Еремей, стоят другие задачи. Ты, дружок, приготовь мне походный мундир и вместо парадной шпажки сабельку подготовь. Да пару пистолетов заряди. Карету подготовь, провизии на дорожку и не спи, жди меня. И всё чтоб было тихо.

Михаил Илларионович глянул суровым глазом на седого Еремея. Тот понятливо, не выказывая удивления, вытянулся. Привык. Чай, не на службе у барина. У генерала. Да какого!

Глава 14

Приём был в разгаре. Не приём, а настоящий бал. Столы ломились от шикарных блюд. Сервировка сверкала дорогим хрусталём, белым саксонским фарфором, отливающими золотом столовыми приборами. Валашские вельможи понимали толк в еде, ели много и с аппетитом. На балконе вовсю старались музыканты во фраках. Дамы блистали в шикарных нарядах, дорогих украшениях. Местная знать (и не только) старалась показать себя и своих дам во всём блеске. Вели себя чопорно, внимательно наблюдали за всеми мелочами. Не дай бог проявят к их особам хоть какое-то непочтение!

Старался во всю и Михаил Илларионович. Вёл себя раскрепощённо, громко смеялся над шутками, сам шутил, внимательно слушал тосты, благодарно отвечал. Пил за короля, за свободу Валахии, за верную дружбу. Но бокал был один и почти всегда полон. Искусству имитации бурного пития и неуёмного обжорства был обучен. Опыт бурной жизни при дворе в Петербурге был достаточно серьёзным, не говоря о приёмах в султанском дворце в Истамбуле.

В углу, в обществе майора Каменского, весело хохотала Катенька Барконеску.

Луксандра не пропускала ни одного танца, весело отплясывала в обществе молодой знати, вела себя совершенно беззаботно. Только иногда поблёскивала взглядом в сторону генерала. Недовольная невниманием его к себе, заставляла партнёров исполнять свои прихоти. Видимо, злилась, завидовала матери, веселящейся в обществе молодого русского офицера. «Что он, молодой красавчик, нашёл в этой старухе? Русский генерал не обращает на меня никакого внимания, да и офицер не глядит, ни разу ни пригласил на вальс», – проносилась в её молодой головке чёрная зависть к успеху матери.

Вдруг вошёл церемониймейстер. Музыка стихла. Пройдя к центру зала, пристукнул своим солидным золочёным посохом о дубовый, натёртый вишнёвой мастикой пол, громко объявил:

– От командующего Русской армией на Дунае, дорогого гостя Константина Варлама, генерала от инфантерии и кавалера Кутузова Михаила Илларионовича и офицерского корпуса – цветы хозяйкам бала Луксандре Гулиано и её матери Катеньке Барканеску.

Оркестр, по знаку церемониймейстера, заиграл туш. Четыре русских офицера торжественно внесли в центр зала две огромные корзины с тюльпанами, сиренью и прочей красотой, установили перед растерявшимися дамами.

Помня просьбу генерала, Каменский первым подбежал к Катеньке, щёлкнул каблуками, галантно пригласил даму на танец. Та, недовольно зыркнув глазками в сторону генерала, присела в реверансе, положила руку на шитый золотом эполет офицера. Закружила с ним по блестящему паркету.