Крепостная

Середина июля выдалась жаркая и засушливая. Крестьяне готовились к сенокосу. В церкви святого Николая каждый день молились о ниспослании дождей. В усадебном саду распускались цветы, и набухла малина. А жизнь во дворце казалась умиротворенной и спокойной. Константин Николаевич по просьбе Груши возобновил прием просителей по пятницам. Ежедневно до обеда князь занимался хозяйственными делами, которые раньше были заброшены по причине его безразличия. После он обедал вместе с Грушей в розовой гостиной и все остальное время проводил рядом с ней, ни на шаг не отпуская девушку от себя. Ближе к вечеру, когда спадала дневная жара, князь и Груша часто прогуливались по огромному усадебному парку.

В первые дни после переезда в спальню Константина Николаевича Груша чувствовала себя очень несчастной. Но спустя две недели свыклась со своим неприятным положением при князе и решила, что роль любовницы не так ужасна, как ей думалось раньше. Князь был внимателен к ней, ласков и нежен. Спрашивал во всем ее совета и мнения. И даже от их близости Груша испытывала некоторое удовольствие. К тому же девушка считала оставшиеся до окончания месяца дни, зная, что скоро будет свободна.

Было около пяти вечера, когда Константин и Груша спустились в несколько заброшенный нижний парк. Они едва подошли к одному из гротов, обвитому лианами дикого винограда, как Урусов обнял девушку и попытался страстно поцеловать ее.

— Константин Николаевич, не здесь, — возмутилась Груша, пытаясь оттолкнуть его руки.

— Отчего же не здесь, душенька? — проворковал он, так и не разжимая объятий. — Мне хочется поцеловать твои губки.

Наконец, добившись своего, Константин начал ласкать руками ее стройную спину.

— Нас увидят, — прошептала Груша, почти задохнувшись от его настойчивых поцелуев.

— И что ж? Пусть все видят! — ответил Урусов.

— Прошу вас, — взмолилась Груша, снова пытаясь отстраниться от настойчивых ласк Константина.

— Пойдем сюда, — позвал он и втянул девушку в грот, который был рядом.

Прижав Грушеньку к каменной стене, Урусов склонился к ней и страстно проворковал:

— Здесь лучше?

— Да, — ответила Груша и улыбнулась.

— А помнишь, тогда, в дождь, я здесь впервые тебя поцеловал? — произнес вдруг Константин.

— Помню, — ответила глухо Груша и нахмурилась. Ей вдруг подумалось, что тогда она еще была чиста, а сейчас слыла по всей округе падшей девицей. Тогда она надеялась, что Елагин полюбит ее, и она станет его женой, а сейчас, горько думала Груша, ни один порядочный мужчина не женится на ней.

— Ты была так жестока со мной, — продолжал Урусов. — Как же я мучился от твоей холодности.

— Зачем вы это вспомнили? — произнесла Груша, от досады поджав губы. Ее настроение вмиг испортилось.

— Прости, душа моя, — заметил глухо князь и снова привлек девушку к себе.

Смертельно бледный от ревности Елагин стоял на вершине небольшого холма у беседки. Он наблюдал за князем и Грушей, которых увидел неподалеку в нижнем парке. В какой-то момент князь попытался поцеловать Грушу, а она совсем не сопротивлялась его ласкам. Они думали, что их никто не видит, и оттого беззаботно ласкались, совершенно не стесняясь своих порывов. Когда же Урусов увлек девушку внутрь темного грота, Андрей задрожал от охватившего его гнева и со всей силы стеганул себя плеткой по ногам. Не в силах больше смотреть в сторону грота, молодой человек быстро развернулся и направился в сосновую рощу, расположенную недалеко от реки.

Ничего не видя перед собой, Андрей брел между высоких деревьев. Память молодого человека рисовала образ светловолосой девочки лет двенадцати с огромными аметистовыми глазами. Когда Елагин впервые увидел Грушеньку, там, на парадной лестнице, она показалась ему неземным существом. Воздушная, ранимая, нежная и невероятно красивая, она навсегда запечатлелась в душе Елагина светлым солнечным ангелом. Все эти годы Андрей восхищался, боготворил и приклонялся перед девушкой. Он боялся прикоснуться к ней, обидеть не всегда чистыми помыслами. А сейчас этот возвышенный, прекрасный образ желанной девы упал прямо в зловонную грязь и стал для Андрея символом тех низких, продажных женщин, которые готовы на все ради выгоды. Но, как ни старался Елагин возненавидеть и забыть Грушу, ее прелести становилась для него все желаннее. Раньше рядом с ней он запрещал себе даже мыслить о чем-то греховном, то сейчас дикие страстные помыслы вырывались наружу и сжигали его сердце. И в этот миг Андрей уже в который раз травил себя мыслями о том, что, если бы он чуть раньше попытался завоевать Грушу и не был так застенчив с ней, возможно, сейчас она принадлежала бы ему, а не князю.

Елагин снова несколько раз с силой ударил себя плеткой по ногам, пытаясь телесной болью заглушить душевную муку, которая терзала его. Но завораживающие аметистовые глаза не пропадали, а манили своим чудным светом.