Крепостной Петербург пушкинского времени

Ликвидация крепостного труда давала возможность свободного выбора рабочей силы, а также включения в оборот скрытых дотоле капиталов крепостной буржуазии, открывая, таким образом, широкий путь росту внутреннего рынка. Однако, ни огромные преимущества наемного труда, ни даже разразившийся экономический кризис не убедили бы правительство в необходимости реформ без наличия упорной борьбы со стороны самого крестьянства. Потребовались десятки лет упорной борьбы, целые потоки крови, тысячи семей, сосланных за «бунты» в Сибирь, чтобы правящие верхи осознали, наконец, необходимость уничтожения крепостного права.

Тем не менее, в 50-х годах среди крупного дворянства, близкого к правящим сферам и лучше других осведомленного о катастрофическом положении страны, еще оставался целый ряд непримиримых крепостников. Когда Александр II высказал впервые свое намерение осуществить крестьянские реформы, министр юстиции гр. Панин, как передает В. В. Берви (Н. Флеровский), «не стесняясь кричал на весь Петербург, что нужно повесить того, кто подал императору подобную мысль».

Неудивительно, что при таких условиях проект осуществления «реформ» почти не двигался вперед. Белинский писал Анненкову: «Дело об освобождении крестьян идет и вперед не подвигается». Характерно, что в изданном в 1852 г. наставлении для образования воспитанниц женских учебных заведений еще говорилось: «Берегите крепостное право, как учреждение божественное, как божью заповедь».

Когда в 1861 г. последовали, наконец, новые крестьянские законы, дворянство громко заявило о своем протесте, указывая, что освобождение крестьян приведет помещика к полному разорению. Между тем, пишет П.Кропоткин, — «для многих помещиков освобождение крестьян оказалось, в сущности, выгодной сделкой. Так, например, та земля, которую отец мой, предвидя освобождение, продавал участками по 11 руб. за десятину, крестьянам ставилась в 40 руб., то есть в 3 1/2 раза больше. Так было везде в нашем округе. В Тамбовском же степном имении отца мир снял всю землю на 12 лет и отец получал вдвое больше, чем прежде, когда землю обрабатывали ему крестьяне».

«Мы невольно поражаемся умственным и нравственным убожеством господствующего сословия, — отметил один историк. — В нравственном отношении они гораздо ниже тех, над кем им приходится властвовать, в умственном — нисколько не выше их».

Известному историку А. Шлецеру встретился в Петербурге, — в доме, где он поселился, мальчик слуга 14 лет, очень развитой и исполнительный. Он совершенно правильно говорил по-русски, немецки и фински. «Однажды я нашел его полупьяным, — рассказывает Шлецер, — но так как он на другой день, уже совсем трезвый, исполнял все свои обязанности и исполнял их особенно хорошо, то я прочитал ему наставление, что он легко мог бы составить себе счастье в свете, если бы вел порядочную жизнь и трудился, потому что он пишет уже так хорошо, как немногие в его лета. Он выслушал меня и когда я кончил свое наставление, отвечал: «Я крепостной человек». Эти слова проняли меня до костей. По прошествии 37 лет все стоит предо мной 14-летний мальчик в своем голубом сюртуке; я все еще вижу равнодушное лицо, слышу глухой голос, каким он, по-видимому, бесчувственно, без всякого выражения горести, произнес эти слова. Да будет проклято крепостное право!»

От редакции

Крепостное право в России было отменено в 1861 году.