Крепостной шпион

   — … Ты думаешь он унизить меня хотел? Ошибаешься. Он барин твой, Прошенька, не унизить меня хотел, не растоптать. Когда хозяин раба своего топчет ничего дурного в этом нет. Богом ему топтать положено. А он антихрист божию душу мою изгадил всю, и сделал… — голос Татьяны сорвался, — сделал это со мной, ирод.

   — Ну что же, что же он сделал-то? — почти по-бабьи запричитал Прохор. — Что ты такое говоришь-то, голубка моя, что же такого он сделал-то?

   — А ты сам не знаешь? В Содоме да Гоморре устыдились бы того, что у нас на театре за обычное дело представляют. Пастораль эта, пастораль. А был «Золотой осёл», помнишь? Что с Марьей да Иваном тогда сделали, помнишь? Ты сам декорацию подправлял помнишь ведь!

   — Помню, — горьким эхом отозвался Прохор.

   — Убей его, — вдруг попросила Татьяна. — Как же приятно кровь ему упустить, — речь её немного сбивалась. — Ты не знаешь, а я знаю, говорили, и девки, и Марья, прежде чем с мужем своим бежать его ножичком-то поковыряла. А Матрёна-покойница кофе им раскалённым плеснула в рыло. Кофе им, ах ты, кофе. Убей, Прошенька, убей! Кофе.

Бурса опустил занавес и слушал теперь сквозь ткань. В каморке было тихо. Бурса ждал.

   — Убью, — еле различимым шёпотом пообещал Прохор. — Но не просто. Я тело его хоронить от других должен. Я тело это растопчу.

Так и оставшись незамеченным, Иван Кузьмич вернулся в залу. Уже сидя в мягком кресле, он ощупал подушечкой большого пальца свои шрамы на теле, и на лице. Злости не было в Бурсе. Он не спешил — он отложил жестокую забаву на завтра.

Глава 6

Самая дальняя дорога была у помещика Мстислава Кокина. Ему до своей усадьбы нужно было по хорошей погоде со свежими лошадьми часа четыре добираться. А самое близкая у Чернобурова. Небольшое усадебка Чернобурова была почти тут же в пяти вёрстах, за холмом.

Обычно, после спектакля гости оставались ужинать и разъезжались не сразу, кто поутру, а кто и вообще через несколько дней. Погода была ясная, дорога сухая, а звёзды просто сияли на небе.

С Бурсой остались, на сей раз, Полоскальченко и Растегаев. По приказу Ивана Кузьмича ужин накрыли в саду в большой беседке. Как часто это делалось, за стол, наравне с хозяином и гостями, посадили половину борского гарема. Девушки, довольные тем, что смогли поразмяться наконец-то на свежем воздухе после закрытых душных комнат, все были веселы и покорны. Так что сад мгновенно наполнился их голосами и мелодичным смехом.

Почти каждый из новгородских помещиков имел по своему гарему. Само слово «гарем», взятое из восточной сказки, было в ту пору модно. Но, конечно, русский крепостной гарем мало чем походил на настоящий, восточный. При матушке Екатерине Алексеевне подобные вольности были лишь средством тихой сельской забавы.

Но время шло, и теперь собирание гарема стало похоже на собирание коллекции монет или улучшение своей конюшни дорогими породистыми рысаками. Каждый помещик стремился перещеголять другого по красоте своих девок, их образованию, нарядам и количеством. У каждого были свои правила. Например, Кокин не допускал до своих женщин, подобранных из крепостных девок, никого чужого. Только приятелям их показывал. Заставлял пройти через гостиную или по саду с зонтиками в руках, разодетых, расфуфыренных. И опять под замок, в женскую половину. За провинность, правда, как и прочие, бил кнутом.

Другой помещик по фамилии Ребоконь не гнушался и бабами — прикупал со стороны понемножку, и стремился не столько к качеству своей коллекции, сколько умножал её численность. В его усадьбе некоторые бабы по специальному разрешению могли иметь и мужа. Лишённый всякого вкуса Ребоконь брал широтой замысла. На Ивана Купалу он устраивал где-нибудь на озере или на реке большой женский праздник, где выставлял себя самого королём, Вакхом. Иногда не брезгую и картонной разрисованной короной, украшенной золотыми блестками, стекляшками.

Иван же Бурса весь свой гарем сориентировал на театральные представления. А после спектакля любил устраивать по хорошей летней погодке вечера на воздухе с выпивкой и бабьим турниром. Стол утопал в специально собранных лесных цветах, было зажжено более трёх сотен свечей. Не допускаемые в беседку наёмники, находясь за пределом светового круга, в тёмных аллеях парка жгли костры. Иногда звучали пистолетные выстрелы.

Бурса послал за Анной Владиславовной. Но несчастная перепуганная до смерти отвратительным спектаклем ещё не настолько оправилась, чтобы ходить.

   — Может на ручках её доставить?

Предложил шустрый Микешка, но Бурса отрицательно качнул головой:

   — Не надо. И без неё теперь хорошо.

Чем сильнее разгоралось веселье, чем громче звенела песня, тем сильнее нервничал Растегаев. Получив от Константина Эммануиловича вперёд в солидную сумму, он должен был действовать строго по намеченному плану. А план всё ускользал и ускользал от него.

Аглая, раскрасневшаяся от вина, сидела рядом с Бурсою, и в руке её сверкал, отражая свечи, серебряный кубок. Давешнее ранение никак не сказывалось на ней. Она задавала тон веселью, и это уже совсем не нравилось Михаилу Львовичу Растегаеву.