Крепостной шпион

«Вот и всё, — подумала Анна, — теперь мне помочь вовсе некому. Теперь вместо меня в Петербург приедет только письмо. Но не могла же я Аглаю Ивановну бросить! — пальцы её сильно смяли край занавески. — Нет не могла. Это было бы совсем подло».

Прочно укрепив свою жертву, Кнут взялся за дело. Незаметным для зрителей движением он надрезал в нескольких местах кожу на ногах и животе Прохора, так, чтобы безопасно но обильно хлестала кровь и попросил, склонившись к самому лицу своей жертвы:

   — Кричи. Кричи громче. Больно не будет, только пощиплет-пощиплет, а потом я тебя сразу и убью, без му́ки и умрёшь.

   — Не надо. Не щади. Пытай шибко! — отозвались синие бескровные губы бывшего телохранителя. — Я желаю боли. Желаю му́ки. Дай, дай мне му́ки!

Но Кнут не слышал его. Перед глазами палача, перед внутренним взором против воли вставала физиономия младшего брата Фёдора, и вспоминалось, также против воли, как они вместе с Прохором дополнили клеймо так, что выходило, мол, клеймён был Федька по ошибке и ошибку теперь исправили. Также незаметно Кнут разрезал кожу на груди своей жертвы и на руках.

   — Кричи шибче, — повторил он, — больно не будет, памятью брата клянусь.

Анна Владиславовна заставила себя смотреть. Она хотела привыкнуть к ужасной картине, но спазмы подкатывались к горлу. Минута проходила за минутой. Казнь явно затягивалась. Кровь из распятого изрезанного тела лилась рекой, но ни вздоха, ни вопля — ничего.

   — Чего же он не орёт-то, — спросил Бурса, почему-то обращаясь к Виктору. — Язык у него чтоль уж вырван? Так ежели язык вырван, должна мычать.

Он поднялся из своего кресла, в колене кольнуло. Бурса поднял руку, призывая собравшуюся толпу к тишине, и крикнул, обращаюсь к палачу:

   — Почему он орёт? Наверное, не больно ему. Заставь орать!

Из своего окна Анна Владиславовна увидела, как открылась дверца белого флигеля, где жили карлики, и оттуда выбежала служанка её Марфа, сестра Прохора. Марфа растолкала толпу, глянула на окровавленное тело брата и спросила в наступившей тишине:

   — Татьяна-то где, Проша, Татьяна твоя где?

Голос Прохора на этот раз был ясен для всех:

   — Зарубил Татьяну Иван Кузьмич. Умерла она.

Кровь ударила в голову Марфы. Обезображенное лицо побагровело, девушка вспрыгнула на помост и схватила руку палача с длинным металлическим прутом. Кнут удивлённо обернулся и застыл.

   — Погоди, — попросила Марфа, — минуточку погоди.

Соскочила с помоста, и опять растолкав толпу, кинулась к ногам Бурсы.

   — Батюшка! — взвыла она, — пощади его, батюшка! Меня убей, брата моего пощади!

Потому как бочком приблизился к креслу Микеша, потому как он наклонился и зашептал что-то в самое ухо Бурсы, Анна Владиславовна догадалась: проклятый лакей принёс весть о бегстве Растегаева.

«Ох как же ты не вовремя, — подумала Анна, — не вовремя! Не нужно бы сейчас зверя-то дразнить».

   — Пощади! Пощади его, батюшка! — не унималась Марфа. — Пощади его! — Вопила она во всё горло. Она подала и билась головой о сухую землю. — Пощади!

   — Катать её! — оттолкнув от себя Микешку, приказал Бурса. — Катать!

Анна Владиславовна не отошла от окна, не отвернулась, но глаза её сами собою от ужаса зажмурились.

   — Бабы, кому сказал! — услышала она голос негодяя. — Катать её!

Но произошло нечто неожиданное странное. Вдруг стало совсем тихо, и был слышен шорох отступающей толпы. Анна осторожно приоткрыла глаза. Кнут сошёл с эшафота и, развернувшись, медленными шагами приближался к Бурсе. В руке у палача посверкивал на солнце всё тот же металлический длинный прут. Бурса сделал еле заметный короткий знак рукой — грохнул выстрел и палач замер, раскачиваясь. Пуля попала ему точно в сердце.

Секунду уж мёртвый Кнут стоял посреди двора, потом упал. Пистолет в руке Виктора ещё дымился, когда Бурса вскочил из своего кресла.

   — Катать! — завизжал он истошно. — Катать её!

Сразу, наверное, с полтора десятка орущих баб кинулись на Марфу. Девушку отволокли немного от кресла хозяина. Её драли за волосы, били ногами, плетьми, пинали в лицо, а захлёбывающаяся кровью Марфа всё стонала и стонала одно:

   — Пощади! Пощади его, батюшка, пощади!

Потому её бросили к начищенным сапогах хозяина окровавленную, неподвижную.

   — Лучше б нам в дом вернуться, — сказал Виктор, за плечо тронув Бурсу.

   — Зачем это в дом? — удивился тот. — Разве мы закончили?

Виктор показал — над телом Кнута склонялся карлик Альфред. Карлик прикладывал ухо к его груди. По выражению лица карлика ничего нельзя было определить: толи он в ярости, толи совершенно спокоен.

   — Я полагаю, Альфред хочет Вас убить, — сказал Виктор, — я не смогу этому помешать.

   — Ты один у меня что ли? — огрызнулся Бурса, призывая резкими движениями к себе всех находящихся в поле зрения наёмников. — Ребята, подойдите-ка сюда! Сюда, сюда ко мне!

Чёрные неподвижные глаза карлика и напугали Анну и вселили в неё надежду: «Не уж-то убьёт негодяя? — мелькнуло в голове девушки. — Не уж-то конец нашим мучениям».

Среди подошедших наёмников было несколько англичан. Не замечая никакой угрозы, они встали вокруг кресла. Виктор же развернулся и, несмотря на крик Бурсы, быстрым шагом исчез за домом.