Крепостной шпион

Деликатно, не обращая внимания на попытки полковника приостановить выпивку, они в полголоса делились анекдотами и также в полголоса похохатывали.

Когда, катящаяся за последними санями, пушечка проваливалась и застревала, все выбирались из-под своих пологов, и под громкое: «Раз-два, взяли!» орудие вытягивали. Пушка напоминала былым воякам старые грозовые дни, и своим ледяные металлом, тяжёлым и липким на морозе, грела их усталые от пьянства гордые сердца.

Глава 5

Ярким зимним утром, лёжа на балконе, укутанный в медвежью шубу, Иван Кузьмич Бурса потягивал из зелёного большого фужера горячее вино и смотрел на двор. Воскресенье — День порки — стал для Ивана Кузьмича почти святым, ритуальным днём, и поэтому приносил много радости, как нечто постоянное.

Во дворе двое здоровых мужиков в длинных кожаных фартуках, мехом внутрь к голому телу, переступали по хрустящему снежку в валенках. Плети в руках палачей подрагивали, развевались со свистом и опадали. Посреди двора установлена длинная широкая скамья с ремешками, блестели под солнцем специальные пряжки, а чуть поодаль стояли, как положено, задрав подбородки к барскому окну, назначенные к экзекуции девки и бабы. Пытаясь набраться впрок тепла, они кутались в платки.

Призвав к себе знаком Микешку, Иван Кузьмич попросил:

   — А приведи-ка мне сюда, милочек, Анну Владиславовну. Коли её не порют вместе со всеми, то пусть хоть вместе со мной полюбуются.

Через пять минут Микешка вернулся один и доложил:

   — Анна Владиславовна ребёночка кормит. Жалко Вашего ребёночка, барин, без сиськи оставлять. Закончит как, я её силой притащу.

Микешка широко улыбался, прихрамывал и смотрел заискивающе.

   — Ладно, пусть кормит, — согласился Бурса и, немного наклонившись с балкона, закричал визгливо, ощеривая гнилые зубы: — Раздеваться! Всем раздеваться! Кто для наказаний собрался, скидывай одежду.

Микешка радостно приплясывал рядом с хозяином. Ему было холодно. Бабы и девки проворно скидывали на снежок юбки и сорочки. По установленному порядку кто раньше разденется тот раньше плетей получит, и, таким образом, будет избавлен от мучительного на морозе ожидания. Одна баба, путаясь ещё ногами в юбке, кинулась вперёд и встала под балконом.

   — Я готовая, — крикнула она и повела округлыми плечами, от чего тугие груди колыхнулись, а длинная шея изогнулась.

   — Ну давай. Давай ложись, — согласился Иван Кузьмич, — пристраивайся.

Услышав крики, Анна Владиславовна с ребёнком на руках подошла к окну, отвела занавесь, выглянула и сразу с отвращением отвернулась. Происходящее не напугало её, она привыкла и могла стерпеть и худшее, но сцена, развёрнутая во дворе, была омерзительна.

Молодая женщина добровольно вернулась в поместье Ивана Бурсы. Она просто не могла поступить иначе, ведь здесь оставался её ребёнок. В первые дни Анна думала, что не выдержит, хотя негодяй и принял её по чести, никаких домогательств, никаких бесстыдных намёков. Никто в доме Анну Владиславовну не охранял, хотя за пределы усадьбы её, конечно же, не выпускали. Несколько раз она пыталась выскользнуть вместе с ребёнком, но охрана была устроена надёжно. Очень скоро Анна поняла — Иван Бурса просто помешан на её маленьком сыне, хотя это был и его сын.

Из разговоров дворовых девок выяснилось, что хозяин усадьбы всегда жадно хотел иметь наследника. Бурса содержал большой гарем, но ни одна из его девушек не рожала. И вот теперь у него родился сын. Бурса был просто убеждён, что столько времени преследовал Анну Владиславовну вовсе не из-за обиды или чувства мщения, он твёрдо уверовал, что, хотя, конечно же, это было не так, что Анна Владиславовна была ему необходима как единственная женщина, способная к продолжению его рода. Бурсы держал её в доме на правах знатной кормилицы. Он не хотел ничем травмировать малыша, он даже не возражал против имени, раз уж ребёнка крестили без него.

Несколько раз Анна Владиславовна наблюдала, как тайно подкрадывался негодяй к кроватке, где спал младенец, и из глаз Бурсы текли слёзы. Невозможно было не заметить, как менялся голос у мерзавца, когда он, склоняясь к маленькому мальчику, говорил, напыщенно указывая толстым пальцем себе в грудь: «Папа». Выглядело глупо и смешно. Но иногда, в подобные минуты, Анна почти прощала этого толстого гадкого человека.

Отвернувшись к окну и стараясь не слышать криков, она опустила ребёнка в кроватку. Странное предчувствие овладело молодой женщиной. Помощи ждать не приходилось, самой не убежать из этой тюрьмы, но волнение, охватившее Анну Владиславовну, казалось, передалось и ребёнку.

   — Спи, Андрюшенька, — сказала Анна, — спи маленький.

Она встала перед иконой Пресвятой Богородицы.

   — Господи, — прошептала Анна, — святая Матерь Божия, защити покорных, накажи злодея этого, пощади меня.

Бабу, опустившуюся на скамью, сразу притянули ремнями. Свистнули одновременно два кнута. Баба крякнула болезненно.