Крепостные королевны

А там Фрося всё так же пластом лежит. Не лучше ей. Уже не бледная она, а вся жаром полыхает.

Возле неё Дуня, руку Фросину держит и плачет. Тут же и остальные девчонки. Все растерянные. Про репетицию и вовсе думать забыли.

Матрёна Сидоровна мигом их в чувство привела. Всех погнала в театр. И Дуне велела немедля туда же бежать.

Дуня ушам своим не поверила.

— А мне-то зачем?

Но Матрёна Сидоровна сказала, что она, Дуня, будет плясать вместо Фроси и нимфу и пастушку.

Дуня в слёзы: да рехнулись они, что ли? Одурели все? Ей плясать? Перед гостями? Да не умеет она, не обучена… На позорище её хотят, видно, выставить.

Но посмотрела на Фросю и подумала: пусть позорище, пусть её, Дуню, обругают, пусть высекут за неумение, лишь бы Фросю не тревожили.

Утёрла слёзы и стала поспешно одеваться. А Фрося ей чуть слышным шёпотом:

— На Веру поглядывай, Дунюшка. Как она, так и ты… Не больно хитрое дело.

И снова её худенькое тело стал сотрясать жестокий кашель. Выползла алая змейка из уголка рта и поползла-поползла по подбородку на шею. Точно хотела бедную Фросю ужалить насмерть в самое сердце.

И вот Дуня на сцене.

Темно здесь. Горит сальная свеча. Тускло освещена сбоку лишь одна кулиса. Со всех сторон висят пёстро разрисованные холсты. Дуня знает, что эти разрисованные холсты называются декорациями. Когда на помосте зажгут масляные лампы, здесь будет и сад, обнесённый стеной, и голубая речка, а за речкой зелёная рощица, будет и дерево с золотыми яблоками, и пещера, в которой спрячутся нимфы и богиня…

Но хоть и знает это Дуня, верится ей с трудом. Сейчас всюду на сцене только тряпки, пёстро и непонятно размалёванные, а более ничего.

Кажется, давно ли это было? Слыхом она не слыхивала, что бывает дом, который зовётся театром. А в театре есть помост, который называется сценой. И разве знала она, что бывают какие-то богини, а у богинь есть прислужницы — нимфы; и ещё бывают пастушки, которые не столько коров или гусей пасут, а лишь пляшут да поклоны отвешивают…

А вот сейчас она, Дуня Чекунова, крепостная девчонка из деревни Белехово, — на сцене. Сама будет представлять нимфу, богини Дианы прислужницу. Потом будет пастушкой. И тогда наденут на неё голубую пышную юбку с белым кисейным передником, а на голове у неё будет веночек из розовых цветов. Щёки же ей намажут пунцовой помадой…

Всё утро её обучали танцам. И как на носочках бегать то влево, то вправо, а то вперёд к краю сцены. Учили, как руки над головой вздевать, как кружиться, как поклоны и полупоклоны делать, как в разные стороны руками махать, вроде бы как лебедиными крыльями. Многому её учили в это утро.

Сперва не очень всё складно-ладно у Дуни выходило. Но бранить её не бранили, а по щекам и вовсе не шлёпали. Просто заставляли до одурения, так что ноги подкашивались, повторять все движения; когда же накрепко она затвердила, в какую сторону ей сперва бежать, а в какую потом и как присесть, вытянув ноги, и как кружиться подле прекрасной охотницы — богини Дианы, тогда главный управитель Григорий Потапович подозвал её к себе. Спросил, ероша свои рыжие волосы:

— Тебя как звать?

— Дуней, — робко ответила она. И вся сжалась: вот сейчас-то и начнётся наука: и отлупит её Басов, и отругает — знала от девчонок о его свирепости.

Но Григорий Потапович хоть грубовато, но без гнева сказал:

— Музыку слушай, Дуня. Ушами, руками, ногами, всем, что в тебе есть! Разумеешь?

— Я и так слушаю, — сказала Дуня и прибавила, осмелев: — Я люблю музыку. Страсть, как люблю!

— Девка ты хорошая. Подучишься, отменной дансеркой станешь.

Дуня хотела было возразить, что — нет. Дансеркой ей быть не хочется. Это она лишь заместо Фроси, пока Фрося хворает. Она ведь пению обучается у Антона Тарасовича. Но вслух ничего этого не сказала. Лишь зарделась от неожиданной похвалы.

Басов тут же от неё отвернулся, будто с нею и не разговаривал. Подскочил к кому-то на помосте и хлыстом его, хлыстом, хлыстом.

— Ты что, леший? Очумел? Куда прибиваешь? Пёсья голова… Где твоё соображение?

Дуня была вся как в тумане. Всё у неё болело, ломило. Неужто надо будет ей при бариновых гостях плясать? Страшилась она предстоящего и ждала. Но больше страшилась, чем ждала.

Так нежданно-негаданно оказалась Дуня впервые на сцене.

Глава седьмая. Звёзды за окном

В назначенный час стали собираться гости. В зале уже горели свечи — и в люстре, которая свисала с потолка, и в шандалах, прикреплённых к стенам. Зажгли масляные лампы и на сцене. От маленьких зеркальных отражателей, которые были приделаны к каждой лампе, и впрямь всё преобразилось: вместо размалёванных холстов появилась и речка яркой синевы, и тенистая роща, и таинственная пещера из серых камней.

Занавес на сцене был спущен, но слышалось, как в зале смеются и переговариваются бариновы гости — господа, которые пришли смотреть на представление.

Потом заиграла музыка — громкая, красивая, радостная, и представление комической оперы «Дианино древо» началось.