Крепы

— Не надо в черта… — попросила она, почему-то прикладывая пальчик к губам. — Тише, Герда Максимовна, я все расскажу…

Я ушла к себе, наверное, часа через полтора. Почему-то после рассказа Анны настроение мое совсем исправилось, и я легко заснула. Мне приснился город без птиц, где мертвые живут на равных правах с живыми, где магазины торгуют на деньги всех веков и где люди жаждут, чтобы о них узнал большой мир. Собственно, сон был яркой и цветной иллюстрацией к рассказу. Утром я опять проспала, но на сей раз все же поймала Егора до того, как он успел уйти. Он опять говорил по телефону из гостиной. Я заглянула. Егор был одет в форму и сапоги.

— Ничего не нужно делать! — кричал он. — Без меня ничего. Если вы кому-нибудь попытаетесь… Да что я вам, вы же не ребенок!.. — Он подул в трубку. — Алан Маркович, вы меня слышите? Ну, я повторюсь: вы не ребенок, вы должны понимать, что в лучшем случае вас внимательно выслушает психиатр. — Минуту он слушал. — Понял, я все понял… Знаю я этот полигон. Говорил же, у меня там друзья. Мы спокойно пройдем на территорию и заберем вашего сына. Вам — верю, конечно, а что мне еще остается… — Я стояла босиком в передней, одетая в одну ночную сорочку, и меня будто обдало холодом от этих слов, хотя в квартире было довольно тепло. — Есть у меня против них кое-что! — сказал в трубку Егор. — Как-нибудь управимся… Нет, не серебряными пулями, нет… Увидите… Ну почему я обязательно должен стрелять в детей?.. Поедем, а не пойдем. Я попросил!.. Уже одолжил машину. Алан Маркович, прошу вас, ничего не предпринимайте. Я за вами заеду.

Я видела в щель полуоткрытой двери, как он бросил трубку и, повернувшись, быстро открыл стенной тайник. Он вынул из него все пакетики. Постоял минуту в задумчивости, расстегнул кобуру на поясе. Я ахнула, когда он достал из кобуры детскую игрушку — пластмассовый водяной пистолет, и, надорвав пакетик, начал засыпать героин в ствол.

Я вскипела. Столько нервов, столько труда, столько денег, в конце концов, было брошено на проклятый этот порошок, а он его… Я бы наверняка ворвалась в комнату, если бы не крепкая рука Анны, взявшая меня в эту минуту под локоть.

— Герда Максимовна, — прошептала Анна. Она подошла так тихо, что я даже вздрогнула. — Герда Максимовна, пожалуйста, не нужно…

— А что случилось? — моментально остывая, так же тихо спросила я.

— Мальчика украли из школы. Олега. Мне тоже ничего не объяснили. Он звонит уже в пятый раз.

— А что за полигон?.. При чем здесь полигон?! — Анна, обняв меня за плечи, увела на кухню. Я особенно не сопротивлялась. — Какая машина? Да ты знаешь, что без этих порошков он умрет от боли?

Собравшись с силами, я моментально оделась. Кинулась обратно на кухню, собрала бутерброды, перелила в старую военную флягу бутылку водки. Когда я завинчивала крышечку, вошел Егор.

— Доброе утро! — Он выглядел подтянутым и сосредоточенным. — Я смотрю, ты уже все поняла, — наклонился и поцеловал меня в лоб. — Спасибо!

Во дворе загудела подошедшая машина. Егор накинул шинель и, не застегиваясь, вышел. Я ничего не успела ему возразить. Из окна я увидела стоящий во дворе новенький джип. Я привычно махнула рукой. Джип отъехал. Анна стояла рядом со мною у окна, и она первая увидела еще одну машину. Ярко светило солнце, и сразу было не понять, желтая она или белая, — так отражал металл кузова.

— Это я уже видела! — сказала Анна, указывая рукой.

Желтые милицейские «Жигули» выплыли из соседнего двора и покатили вслед за джипом. Мигалка на крыше на этот раз не горела, и никакой сирены тоже не было.

XI

Нужно было ждать. Ждать, ничего не понимая. Мы с Анной, суеверно боясь мыть полы, сидели сперва, как две дуры, на кухне напротив друг дружки, потом я все-таки включила пылесос, и мы сняли и почистили большой ковер в гостиной. Стрелки на часах двигались так медленно, что даже хотелось надавить на них пальцем. Я не удержалась и набрала номер Алана Марковича — безрезультатно: никого! Я не стала шуметь, когда девочка заперлась изнутри в моей комнате. Ее можно было понять.

В кабинете Егора на столе лежал развернутый псалтырь. Не в его привычках оставлять книги вот так, на видном месте, открытыми, и я заглянула. Несколько строк были очень тоненько подчеркнуты карандашом. Я прочла сперва про себя, а потом и вслух:

— «…Ибо не враг мой поносит меня — это я перенес бы… — Было слышно, как Анна нервно ходит взад-вперед по моей комнате: стучали ее каблучки. — Не ненавистник мой величается надо мною — от него я укрылся бы… — Анна остановилась и, судя по звуку, присела на постель; она тихо, похоже сквозь зубы, застонала. — Но ты, — продолжала шептать я, наверное, в истерике. — Ты, что был для меня то же, что я, друг мой и близкий мой. С которым мы разделяли искренне беседы и ходили вместе…»

И тут Анна закричала. Заскрипела кровать, на которую она повалилась. Я выбежала в коридор, рванула ручку двери, стукнула кулаком.

— Открой!