Крепы

Снаружи все еще гудели на холостом ходу моторы танков, а внутри, в здании, уже воцарилось полное спокойствие. Победа маленьких покойников над вооруженными силами была совершенно очевидна. Солдаты валялись на полу, как разбросанное обмундирование; на груди каждого из них сидели мальчик или девочка, и эти мальчик или девочка, облизывая шершавые губы, зажимали сонную артерию на горле крепко спящего воина.

— Мы не можем позволить вам уйти! — Антонина указала рукой на вновь распахнувшуюся крышку люка. — Давайте пока туда!

XII

Я хотел было уже опустить крышку люка над своей головой, как воздух красным пунктиром рассекла автоматная очередь. Пули с визгом рикошетили от стен, крошили камень. Еще одна очередь. Я посмотрел в щель. Один из солдат проснулся и в беспамятстве бил из автомата, а рядом с ним завязалась драка.

Я чуть не закричал от восторга, когда его рассмотрел. Это был Валька Самохин. Валька Самохин погиб в сорок первом здесь, под Москвой. Такой же, как и тогда, сорок лет назад, молодой и здоровый, он держал в одной руке одного беспризорника, в другой — другого и широко улыбался. В противоположном конце, почти у самого пролома, в который я вгонял машину, под грудой детских тел барахтался и метал огромные свои красные кулаки Серега Шмырь, погибший с Валькой тогда же, в сорок первом, — кажется, в одном бою.

Кто-то сильно надавил на крышку люка, и меня сшибло с ног. Падая, я выронил пистолет, который, оказывается, до сих пор сжимал в правой руке. Коптилка, к моему удивлению, продолжала гореть. Но и без нее я все прекрасно видел. Призраков не было. На полу сидел только Валентин Сергеевич. Он смотрел на меня и моргал, по щекам его текли слезы. Завуч поднял руки, и я увидел, что запястья его одеты в грубые деревянные колодки, скрепленные бечевкой.

— Освободите меня! — всхлипнул завуч. — Руки болят!..

Я очень хотел посмотреть, чем же завершится потасовка между моими боевыми друзьями и этой бешеной детворой, и пытался снова приподнять крышку люка, поэтому от колодок завуча освобождал Олег.

— Больно… Больно… — стонал тот.

— А разве ваш педагогический опыт ничего вам не подсказывает? — спрашивал мальчик, распутывая веревки.

— Что он мне должен подсказывать? — очумело вскинулся Валентин Сергеевич.

— А хотя бы то, что при детях плакать не следует!

Люк неожиданно распахнулся, и меня с такой силой двинули в лицо, что я снова упал, и в подвал, шумно дыша, один за другим ввалились два человека.

«Живы! — хотел было я сказать. — Ребята!..» — сказать — но тут же осекся, потому что вспомнил, что оба они, и Валька, и Серега, давно уже умерли, что передо мной вовсе не люди, а тени людей, те же самые призраки.

— Сучье племя! — сказал Валька и знакомо, исподлобья глянул на меня. — Всего искусали… — Он показал ободранную руку, выглядывающую из разорванного рукава. — Погоди, погоди… Егор?

Я кивнул. К горлу подступили слезы: я ведь даже обнять друзей не мог!

— Серега, это Егор?

— А ты что, умер уже? — безо всяких эмоций в голосе спросил Серега Шмырь.

— Да пока нет, — сказал я. — Но, наверное, скоро.

— Вот умрешь, тогда и поговорим.

И тут проклятый завуч забился в истерике. Он-то ведь не видел ничего, кроме коптилки и собственных колодок:

— Прекратите!… С кем вы там разговариваете? Прекратите… Вы сведете меня с ума… — вопил он.

— И это тоже не слишком педагогично! — сказал Олег и не очень вежливо попросил: — Вы не могли бы, Валентин Сергеевич, заткнуться, пока однополчане разговаривают?

Под гимнастеркой у Вальки были намотаны окровавленные мокрые бинты, и Серега, наверное, битый час аккуратно эти бинты менял. Он объяснил, что приходится существовать в таком виде: с теми же ранами, от которых погиб. Вот и молодость сохранили, но толку-то что — все искалеченные… Он рассказал, что и он, и Сергей вот уже сорок лет по доброй воле являются, как он выразился, призраками-хранителями. Каждый из них — а в столичной группе есть еще шестьдесят ветеранов — выбрал по одному молодому солдату и, оставаясь невидимым, опекает его, помогает, по возможности, избавляя от неприятностей. Он сказал, что, когда я умру — если, конечно, останусь здесь, — я тоже смогу включиться в работу. Дело хорошее, нужное, самое то для нас, ветеранов, хотя и других полезных дел в мире хватает.

— Да что ты ему объясняешь? — зло перебил Валька. — Пока не помрет, все равно так дураком и останется.

— А когда помру? — спросил я.

— А когда помрешь, там посмотрим… Когда помрешь, оно по-разному…

Как Игорь и обещал, спустя какое-то время обстрел возобновился. Снаряды ударили по зданию, и над подвалом загрохотало. Призракам, конечно, ничего не грозило. Но и мы с Олегом, и спящие солдаты могли погибнуть.

XIII

— Хватит рыдать, наконец! — сказал я жестко, не выдержав стонов и всхлипов завуча. — Нате, понюхайте! — И я ткнул ему под нос мятый цветок, вынутый из кобуры.