Крепы

Не помню я подобной боли — ни в войну, после ранения, ни потом. Даже во время самых тяжелых приступов такого не было. Но, что любопытно: боль превзошла возможный предел, а вот сносил я ее на этот раз довольно стойко. Вероятно, человек, знающий, что через несколько часов ему предстоит умереть, смотрит на мир совершенно иначе, будто уже откуда-то оттуда. Я еще помогал выталкивать джип в пробоину; что-то говорил по поводу бензина — надо, мол, отлить себе из бака милицейской машины, объяснял даже, как пользоваться шлангом. Но вести машину я уже не мог, и за руль села Анна. Странная черная женщина и клетчатый мужичок остались в усадьбе; под грохот снарядов они, похоже, довольно лихо расправлялись с юными мертвецами. Завуч лежал на заднем сиденье в какой-то неестественной позе, лицом вниз, и все еще боялся пошевелиться.

— Возьмите! — Олег вложил в мою руку пластмассовый пистолет. — Это поможет!

Я сунул себе в рот теплый красный ствол, сдавил его зубами и нажал на курок. Не укол, конечно, но какое-то облегчение все-таки наступило. Машина наша уже перевалила за кольцевую дорогу и катила по темному городу.

— Сперва ребенка забросим! — сказал я. — А потом домой!..

Никто мне не ответил: Анна почему-то сосредоточенно смотрела на шоссе — в ее глазах отражался свет встречных фар, — а завуч только постанывал. Потом машина остановилась.

— Выходите, Валентин Сергеевич! — Анна неприязненно повела плечом.

Ни словом не возразив, завуч выбрался из машины, и мы поехали дальше. Не знаю, о чем я тогда думал, а может, и не думал вовсе — уж слишком хороша была боль.

— Егор Кузьмич, идти сможете? — спросила Анна, притормаживая у нашего подъезда.

— Но я же попросил — сначала мальчика! — пытался возразить я. В затылок будто дунуло теплым воздухом, и одновременно я ощутил прикосновение детской руки.

Олег не открывал дверцы, но стоял он уже снаружи и смотрел на меня сквозь стекло.

— До свидания! — сказал он. — Спасибо за все… Но домой мне пока нельзя, извините!

И взял под козырек, подбросив маленькую ладошку к стриженому виску.

Все-таки я не смог самостоятельно выйти из машины. С помощью Анны я наконец повернул свое непослушное тело, поставил его на ноги и потащился к подъезду. Краем глаза я заметил две детские фигурки: оживленно жестикулируя и, кажется, обсуждая наш бой, они удалялись по улице меж деревьев.

— Он что же, умер — Олег?.. — спросил я. Язык еле ворочался во рту.

— Умер! — сказала Анна. — Задушили его… Опоздали мы с Эльвирой. Но это же совсем не страшно… — Прислонив меня к внутренней стенке лифта, она уже закрывала дверь. — Вы ведь тоже скоро умрете.

«Когда? — хотел я спросить, но перенес этот вопрос немного вперед, в будущее. — Потом спрошу, успеется!..»

Оказывается, был еще вечер. Вечер того дня, когда я, выпросив машину и пропуска, отправился на полигон. Накрутили что-то нам с часами эти пионеры-мертвецы. Анна помогла мне добраться до комнаты, и я лег, даже не сняв сапоги — только портупею расстегнул.

— Вы бы прилегли, Егор Кузьмич, — сказала Анна, опускаясь рядом. — Вам будет легче сосредоточиться.

— А ты думаешь, нужно сосредоточиться?

— Да, нужно лечь на спину, положить руки вдоль тела…

— Глаза закрыть?

— Нет!

— А я почему-то думал, что, наоборот, надо будет расслабиться. Всегда хотел сделать это с закрытыми глазами…

— Почему?

— А знаешь, Аннушка, очень неприятная это работа — чужие глаза закрывать. Не хотелось бы никого обременять…

— Тише! — шепнула Анна. — Вам лучше теперь помолчать!

— Ты умирала? — спросил я. Каждое слово давалось с невероятными трудом, я словно бы задыхался от боли, но никакой боли вроде как бы и не было.

— Разве это важно?

— Не знаю… Просто хочется спросить совета у бывалого человека…

— Это я-то бывалый человек?.. Егор Кузьмич… Вы расслабьтесь. В стационаре это даже приятно. Сбрасываешь с себя все лишнее. Остается только самое необходимое…

— Самое необходимое — это, по-моему, очень скучно! — сказал я.

— Самое необходимое — это самое приятное! — Я чувствовал у себя на лбу ее нежную легкую руку. — Вообще, варварство! Такой большой город — и нет стационара.

— Так ведь и во всем мире нет! — возразил я. — Насколько я понимаю, единственный был в вашем городе, да и тот сгорел.

— Сгорел!

— Я так понял, ты и подожгла?

— Возможно. Этого я не помню…

— А все-таки мы дали им бой, — сказал я в неожиданном приступе благодушия. — Долго не очухаются!

— Вы помолчите лучше, — прервала меня Анна. — А то вы очень нервничаете… Это плохо… Молча легче…

— Думаешь, легче?

— Помолчите, Егор Кузьмич, прошу вас. Потерпите. Совсем немножко осталось.

Настало время задать наконец главный вопрос, и я спросил:

— Когда?

— Думаю, скоро! Думаю, еще минут двадцать… Двадцать пять… Больше не получится. Да вы и сами чувствуете, наверно.

— Чувствую! — подтвердил я и добавил: — Спасибо, ты мне здорово помогла!