Крещатик № 91 (2021)

Судьба, дошедшая до устья,
Всё не спокойна, не тиха.
Уже проснулось захолустье
С коротким криком петуха.

Судачат жирные соседки,

И, затевая тарарам,
Мотаются, как черти, детки
По коридорам и дворам.

Сухие шаткие скамейки

Скрипят, о прошлом говоря,
И греются коты и змейки
Под хитрым солнцем января.

Здесь правит южная Пандора,

Неистребимый, жаркий дух
Надрыва, склоки и раздора
В крови старух и молодух.

Всё шумно, весело, нахально,

Все развлеченья под рукой.
Но как пустынно и печально
Здесь будет через день-другой!

Сольются образ и подобье,

Как будто тьма настала днём,
И снова Книгу о потопе
Припомнят камни за окном.

И город будет старой куклой,

И хаос – музыки резвей,
Но мы вошли в наш домик утлый,
И Бог закрыл за нами дверь.

«Один говорил, что Россия – фантом…»

Один говорил, что Россия – фантом,
Другой – что она возродится потом,
А третий сказал, что Россия звезда
На сфере из мрака и льда.

Покроет её изотопный туман,

Её поглотит мировой океан,
Не будет ни пьяниц, ни бойких девчат —
Одни колокольни торчат.

Не станет героев, развеется прах

На русских полях, небесах и морях,
И жён, собирающих пепел в подол,
Не сыщешь в развалинах сёл.

Одна ты на свете и в сердце одна,

Жестокая память, слепая вина,
Пугающий скрежет, стальные огни,
И все мы с тобою одни.

«Сморщенная лодочка скользила…»

Сморщенная лодочка скользила
По бездонной луже во дворе.
Помню – от разлитого бензина
Радужная плёнка на воде.

В небе оголтелые вороны

Делали неровные круги,
И у детства чёрные законы:
Упади и голову пригни.

Мама бьётся в крепкой паутинке,

Вертит слово, больное, как прут:
«Мокрые колени и ботинки,
И в грязи измазался, как труп!»

Месть узоров на ковре дырявом,

Треснувшая гладь на потолке.
Замотаться грубым одеялом
И, согревшись, плакать в уголке.

Схимница

Позабыла, наверное, где родилась,
Сколько лет прожила она в схиме.
Не отводит от грешника каменных глаз
И бормочет губами сухими.

Никогда не ответит на робкий поклон,

Своевольна – никто с ней не ладит.
Неизменно сидит возле тусклых икон,
Плащаницу истёртую гладит.

Нашептали ей сёстры – какой-то еврей

Заявился в святую обитель,
И выходит она из высоких дверей,
И кричит, что я ангел-губитель.

Машет чёрными крыльями в гневе своём,

Будто ворон кружит, налетая.
Посмотрите, какой нелюбезный приём,
Как беснуется ваша святая!

Храм закрыли. Спускаются звёзды на скит.

Голоса удаляются глухо.
И всё ближе за стенами ходит машхит[1],
Но жива ещё злая старуха.

«Больше нет ни начальников строгих…»