Кресло русалки

– Когда я думаю о Хью, то чувствую себя ужасно, – сказала я. – Но мне не отделаться от ощущения, что Уит предназначен мне судьбой. Пару дней назад мы ездили на его лодке на птичий базар и разговорились. У него была жена, которая умерла. – Я замолчала. – Кажется, я сбиваюсь с пути.

– Во-первых, про человека, который влюбился, нельзя сказать, что он сбивается, – сказала Кэт. – И никто не собирается тебя осуждать. По крайней мере в этом доме. Видит Господь, я не брошу в тебя камень. Однажды я оказалась точно в такой же ситуации.

Я с удивлением посмотрела на нее – высоко поднятые брови сошлись к переносице, а на губах появилась горькая и счастливая усмешка.

– Так вот, тот человек не был монахом. Господь – да святится имя Его – избавил меня от такого курьеза. Это был портовый лоцман из Чарлстона, который обычно приезжал сюда удить рыбу и за сетями. Боже, как я любила этого человека, несмотря на одно неудобство – то, что я была женой Генри Бауэрса. Мне было примерно столько же, сколько тебе, – старовата, чтобы позволять себе такие развлечения, понимаешь? Оглядываешься и думаешь: и ради этого я жила? Я была замужем двадцать лет. Двадцать. Время, когда супружеский клей становится таким старым, что начинает затвердевать и давать трещины.

Я почувствовала комок в горле. Хэпзиба начала растирать своим большим пальцем мой. Это ритмичное поглаживание успокаивало. Пальцы мои разжались, кисти расслабились.

– Просто хочу сказать, что знаю, каково это – любить человека, которого любить вроде бы и не должен, – продолжала Кэт. – Вряд ли есть на свете женщина, которая не знала бы, что это такое. Половина влюбляется в своих гинекологов, а другая половина – в духовников. Нельзя запретить сердцу любить, правда, это все равно что стоять на берегу океана и вопить, чтобы волны прекратились. Но, – добавила Кэт, – хочу, чтобы и ты это услышала. Не хотелось бы мне теперь действовать так, как я это сделала. Сколько боли я причинила, Джесси. Если честно, то не уверена, что могла бы повести себя иначе, чем повела, учитывая мои чувства и всякое прочее, и как мало я во всем разбиралась. Только говорю, что знаю, что ты ощущаешь, и тебе надо хорошенько все обдумать.

Я поплотнее постаралась усесться на стуле, отчего дерево стало поскрипывать и похрустывать подо мной. Потом обернулась и посмотрела на Хэпзибу. Глаза ее были полуприкрыты.

– Когда мне было сорок, – сказала она, – еще до того, как я начала изучать галла, я полюбила человека в Бофорте, который мог огромными отрывками по памяти пересказывать предания рабов, веками передававшиеся из уст в уста. Я никогда не знала никого, кто так заботился бы о сохранении своих корней, и, конечно, больше всего любила в себе жажду подражать ему.

– И что случилось? – спросила я.

– К тому времени я уже почти получила развод и не имела ничего против того, чтобы снова выйти замуж, но он уже был женат. Кэт права – это не помешало мне чувствовать то, что я чувствовала. Однако я решила любить его без… ну, без физической близости, и это было трудным, пожалуй, самым трудным, но я жила, стараясь радоваться и этому. Но главное – он заставил меня обратиться к моим корням, и это стало причиной многого.

Бенни, облокотясь на стол и подавшись вперед, слушала эти откровения.

– Я тоже однажды любила, – заявила она, блестя глазами из-под каштановой челки до бровей, и мы все повернулись и уставились на нее.

– Ну, рассказывай, – попросила Кэт. Заявление дочери, похоже, действительно ошеломило ее. – Кто был этот счастливчик – твой гинеколог или духовник?

– Майк, – ответила Бенни. – И я тоже не могла остановить это чувство. – Она выпрямилась и улыбнулась, довольная тем, что теперь она в нашей компании. – Я призналась ему в тот день, когда он уезжал в колледж. Все пришли на пристань прощаться с ним, помните? И я сказала: «Я люблю тебя», а он ответил: «Я тоже люблю тебя, Бенни» – и сел на паром.

Кэт легонько шлепнула ее по руке.

На кухне стало тихо. Я поняла, что Кэт и Хэпзиба беспокоятся о том, чтобы мне не причинили боль, стараются нарисовать картину ожидающего меня большого будущего, какую-то перспективу, которую я не учла. В какой-то мере я могла их понять, но принять не могла. Возможно, это в природе человеческой – думать, что твое состояние единственное и неповторимое, необыкновенное исключение. Возможно, мое внутреннее побуждение было мудрее, чем все их соображения. Дошутила легкое раздражение.

– А что, если я действительно намерена быть с ним и упущу такую возможность? – спросила я.

– Ты и должна быть с ним, – согласилась Бенни.

Устами младенца?… Или это был всплеск желаемого, которое взрослый человек, по сути оставшийся ребенком, выдает за действительное?

– Никто не может сказать тебе, что делать, – произнесла Кэт. – Тебе жить. Тебе и решать.

– Е come a time when eby tub haffa respon e won bottom, – сказала Хэпзиба, потом перевела: – В жизни каждого человека наступает момент, когда он должен крепко стоять на ногах.

Кэт ближе подошла ко мне, на лбу у нее залегло несколько неглубоких морщинок.

– Просто будь осторожна, – посоветовала она.