Крест

— Мог… были помещения… но политически и идеологически было важно забрать именно здание церкви — линия Партии была такая. Это же был шестьдесят четвертый год… После сталинского послабления, когда православная церковь помогла победить в Великой Отечественной, пришла пора Никиты Сергеевича, и религия вновь была признана вредной… по всей стране закрывали храмы под разными предлогами, да и сама церковь менялась — уходили старые проповедники, а новые были уже советские… так вот… — он горько усмехнулся, — не одна только наша деревня попала под жернова… и деваться мне, в общем-то, было некуда… хотя это не снимает мою вину… не знал я, что все так закончится…

Матвей осторожно и бережно поставил игрушку на полку, представив сколько детских ручонок прижимали ее к губам, выдувая переливчатые птичьи напевы. Он вернулся к столу и взял в руки налитую чашку. Пригубил горячий терпкий чай.

— А что это за история про церковь, которую все знают? — задумчиво спросил он молчащего деда.

Дед вздрогнул и панически посмотрел на Матвея. Матвей в очередной раз удивился — совсем простые вопросы вскрывают такие пласты памяти, что диву даешься. Дед пожевал губами и отчаянно махнул рукой.

— Ох… велика моя вина… но, видимо, так сложилось — не уйти мне от ответа… — Он посмотрел на Матвея и решительно продолжил: — Когда Леньке было пять лет, он попал под комбайн… играли шпанята в прятки, а тут пьяный комбайнер гнал машину в МТС, уснул за рулем… И как только малышня его не услышала… только результат — моего мальчика в районной больнице по частям сшивали. Еще повезло, что семинар какой-то был и приехал хирург из области…Да только и этот кудесник не давал гарантии, что Ленька выживет — слишком много было травм. Вот тогда мы с Таисией и пошли в храм к отцу Иову… — дед истово перекрестился, — почти месяц молились не переставая! И чудо свершилось — Лёнька встал на ноги. Только одна нога так и осталась хромой… его поэтому и в армию не взяли…

Матвей зачарованно прошептал, испытывая потрясение от открывающейся перед ним пропасти истории, в которой постепенно сходились концы с концами.

— Вот откуда у отца все эти шрамы…

Дед нахмурил брови, раздраженно спросил:

— Чего ты там бормочешь? Старый я уже — плохо слышу…

— Да не — ничего! — успокоил деда Матвей, — это я так… про себя. А что дальше было?

Дед недоверчиво посмотрел на него, покачал головой и продолжил.

— Дальше… как будто этого мало… не успела моя Таисия — кто-то раньше уже рассказал все отцу Иову…

Матвей отодвинул кружку и положил подбородок на сложенные руки. Он смотрел на деда и слышал…

… отчаянный колокольный звон и вторящий ему набат с пожарной колокольни. Подгорный, в одной развевающейся рубахе, бежал по темной улице. Дорога вела ровно туда, где находилась церковь, и тяжелая тоска черной змеей сжимала его сердце. Он бежал задыхаясь, хватая ртом воздух с явственным запахом гари.

По мере приближения стало светлей и по небу разлилось зарево беды — красное полотнище пожара. Стали слышны крики людей, треск огня и через всю эту какофонию пробивалось слабое пение псалма, настолько неожиданное, что от него по телу разбегались мурашки.

Подгорный выскочил на ярко освещенную пламенем площадь перед небольшим храмом и застыл от увиденного. Стены храма, сложенные из сосновых бревен, до самого купола были охвачены огнем. Пламя с треском металось по стенам, жадно объедая доставшееся ему богатство. Вокруг хлопотали люди, в дыму сильно смахивающие на суетливых муравьев, которые пытались водой из ведер потушить пожар. Пламя снисходительно сочувствовало их усилиям, но отступать под столь хилым натиском не собиралось.

Из бокового проулка, тревожно звеня колокольчиками, выскочила телега, запряженная двойкой коней с большой бочкой и пожарным насосом. Управляющий ею мужчина в блестящей пожарной каске ловко спрыгнул на землю, успокоил разгоряченных коней и громко закричал окружающим, организовывая и внося хоть какой-то порядок в этот суетливый бедлам. Несколько человек, повинуясь властному движению рук брандмайора, начали разматывать пожарный рукав. Двое других заняли места на ручках насоса и, дождавшись зычного окрика пожарного, начали энергично качать его рычаги. Струя воды вцепилась в разгулявшееся пламя, пытаясь отвоевать хоть какой-то приемлемый плацдарм.

Всю эту нереальную картину — площадь в дыму, мечущиеся люди и красные языки огня Подгорный охватил одним взглядом. Ему было нехорошо — сердце молотилкой билось о ребра, он пытался совладать со взбесившимися легкими. Схватив за рукав пробегающего мимо него человека с пустыми ведрами, сквозь треск и гул пожара закричал ему в ухо.

— Микола! Что здесь творится??!

Человек развернул к нему чумазое, в потеках пота лицо и проорал в ответ:

— Отец Иов и несколько людей — в храме! И мы никак не можем попасть внутрь!

У Подгорного на секунду остановилось сердце. Он приблизил страшное лицо к лицу Миколы и, уже догадываясь об ответе, дико крикнул, срываясь на фальцет:

— Кто внутри?

Увидев вильнувшие глаза смущенного Миколы, швырнул его в сторону и страшно закричал:

— Таисия!