Сердце мое с вами, как и всегда, любимые мои!
Обнимаю и молюсь за вас.
Король отложил перо, долго искал глазами песочницу, а найдя, щедро и густо присыпал написанное.
На самом деле ему хотелось написать много больше. Но нельзя. Нельзя доверить бумаге замыслов, от исполнения которых сейчас так много зависит.
В очаге медленно разгорались, треща и слегка дымясь, влажные ольховые дрова. Комнату наполнял их сочный запах, но тепла они давали покуда мало, и у Ричарда явилось желание взять с постели свой плащ.
«Ого! Я становлюсь неженкой! — с досадой подумал он. — Вот они — пять месяцев относительного покоя, стоит только привыкнуть! А ведь на самом деле здесь совсем не холодно».
Но озноб тотчас проник ему под рубашку и мурашками пробежал по спине. Ричард невольно поежился, стряхивая с письма просохший песок.
И тотчас чьи-то ласковые руки осторожно набросили на его плечи нечто мягкое и теплое. Пушистый мех приятно защекотал шею.
— Спасибо, Блондель! — проговорил король, не сомневаясь, что в комнату никто не мог войти без стука, кроме его верного друга, и что одному только Блонделю могло прийти в голову принести подбитый мехом плащ, дабы Ричарду было поуютнее в непротопленной комнате. Да и набраться дерзости не подать плащ, а просто так вот накинуть его на короля мог, пожалуй, тоже лишь рыцарь-трубадур.
— Блондель еще видит десятый сон! Вообще чуть не весь замок спит, будто на всех так подействовало приближение зимы. А ты по-прежнему встаешь рано!
Голос, произнесший эти слова, заставил Ричарда взлететь из кресла, в душе изумляясь собственной тупости: только одни руки на свете могли коснуться его с такой нежностью, а он не понял! Однако как это может быть?!
— О, Господи! Мама! Но как ты сюда?..
Элеонора Аквитанская расхохоталась. И тут же, залившись слезами, которых, против обыкновения, даже не пыталась сдержать, кинулась на грудь сыну:
— Глупый мальчик! Больше двух лет не видеть тебя, не слышать твоего голоса... И что же — я могла ждать дольше? Прости, я прочитала твое письмо, когда стояла у тебя за спиной. А ты и не услышал, как я вошла.
— Я не слышал даже, как опускали мост и как ты по нему проехала. Оглох я, что ли?
Ричард крепко прижал к себе королеву, потом слегка отстранил и всмотрелся в ее лицо. Нет, вроде бы не постарела. Те же удивительные изумрудные глаза, украшенные тонкой сеткой морщинок, те же твердо сложенные, по-прежнему сочные губы, тот же бронзовый венец волос, сколотых черепаховыми гребнями. Только тончайшая розовая каемочка вокруг глаз выдает и бессонные ночи, и тайные слезы, которых она за это время пролила бог весть сколько.
— Все просто, дорогой мой. Я приехала еще вчера вечером. И встретилась с охотниками, которые поздно возвращались в замок. Сир Эдгар первым меня узнал да так заорал от радости, что у меня конь вскинулся на дыбы. Хорошо, что я не разучилась держаться в седле. Когда прибыли сюда, мне сказали, что ты уже лег. Наверное — с досады, коль скоро не отправился со всеми на охоту.
— Ну да! — Ричард тоже рассмеялся и поцеловал Элеонору. — Я и не мог поехать. Во-первых, матушка, я здесь в плену — разве ты забыла? А во-вторых, все мои друзья считают, что покидать цитадель для меня опасно, и они трупами лягут на дороге, вздумай я сделать такую попытку. Но скоро это должно закончиться: декабрь не за горами.
— Знаю, — нахмурилась королева. — Знаю про декабрь. Мне уже рассказали. Да я и сама догадывалась. Оттого и приехала: наверное, вам не помешает еще одна неглупая голова. Так, сын?
Он кивнул и снова, на этот раз еще крепче, прижал ее к себе. Вот уже три месяца Ричард Львиное Сердце снова жил в австрийском замке Дюренштейн. Только теперь его плен больше походил на пребывание в гостях, хотя гостеприимный хозяин, недавний враг короля Леопольд Австрийский, больше всего на свете мечтал, чтобы венценосный гость поскорее убрался восвояси.
За сокровища королевы Элеоноры, привезенные из Англии Седриком Сеймуром, и за то, что удалось собрать друзьям Ричарда, купцы Вормса выложили шестьдесят две тысячи серебряных марок, уверив, что платят самую высокую цену. Очевидно, они не лгали: жители прекрасного города искренне полюбили английского короля.
Чтобы уплатить выкуп императору Генриху, оставалось найти еще тридцать восемь тысяч, и рыцари не сомневались, что добудут эти деньги. А Ричард клялся после своего освобождения достать и пятьдесят тысяч для Леопольда — хотя тот, кажется, уже готов был уплатить сам, чтобы только отпустить своего пленника и забыть о его пребывании в Дюренштейне.
Однако думать сейчас приходилось не только о выкупе.
В то утро, когда Элеонора Аквитанская так неожиданно появилась в комнате сына, остальные обитатели Дюренштейна поднялись с постелей и впрямь очень поздно. Вчера охота оказалась удачной, добыча — богатой, а морозный воздух, бурная скачка и выпитое напоследок хорошее вино пробудили у всех аппетит. Поэтому ужин затянулся.