Крест мертвых богов

Никому. Ни единому человеку. Молчать… назвать имя… чье-нибудь, не важно чье… поздно. Костик понял, по глазам его вижу, что понял.

– Ян, я не могу так больше! Это пытка, каждый день… открываю и думаю – кого я вчера убил. Или позавчера… или раньше… убил и не помню.

Костиковы руки на моей шее, тонкие пальцы, нежные пальцы, чуткие и ласковые.

– Зачем ты позвонила? Я почти решился… я сегодня собирался… или завтра… я врач, я лечить должен, а убиваю. Почему, Ян? За что мне это?

– Не надо, Костя, пожалуйста!

Страх в его глазах, боль в его глазах и еще что-то, наверное, то самое безумие, которое я давно должна была заметить, но не заметила. Принц зарычал, и руки на моем горле разжались. Костик отступал, медленно, неловко, не выпуская добермана из поля зрения. Костик уперся в стену и медленно сполз, сел на пол, обхватил голову руками.

– Звони. Все равно не смогу. Тебя не смогу… и жить потом тоже… и сейчас.

– Ты поэтому хотел, чтоб Данила уехал? – я села рядом, плечо к плечу. Мокрая от пота рубашка, слипшиеся волосы, тонкая серебряная цепочка на бронзовой коже. Костик, Костик, что ж ты наделал, а?

– Я боялся, что когда-нибудь открою шкаф, а там его фотография. Я не хотел его убивать, Ян. Я не хотел… – он заплакал. Мой друг, все-таки друг, несмотря ни на что, сидел на полу и плакал.

В последний раз я видела Костиковы слезы в шестом классе. Что сказать? Не знаю.

Что делать? Тоже не знаю.

– Помоги мне, Яна. Пожалуйста…

Данила

Он очнулся от холода. Мелкие капли ползли по лицу, забирались в нос и рот, ледяные и совершенно безвкусные. Мокрая одежда прилипла к телу, и Данила с трудом подавил желание содрать ее, до того неприятным было прикосновение.

Больно. Все больно. Дышать, лежать, шевелиться. Но надо вставать – под ним целая лужа набралась. Темно, звезд нету, ничего нету, кроме дождя, холода и боли. Кисти огнем горят, и челюсть тоже, а носом дышать не получается. Сломали, наверное.

Данилу рвало долго, мучительно, казалось, что эта пытка никогда не закончится.

Правильно, он заслужил, он виноват, он трус и слабак. Тряпка. А еще его избили.

И он понятия не имеет, где находится и что делать дальше.

Для начала встать с колен. Ноги затекли и онемели, ничего, если рукой держаться за… угол дома? Наверное. Ладонь скользнула по мокрой неровной поверхности. Ногтями бы зацепиться, короткие, но хоть как-нибудь. И идти, опираясь на все ту же стену… в тупик. Значит, повернуть назад. Где-то вдалеке сквозь шелест дождя пробился рев мотора. Дорога. Идти нужно к дороге.

А потом?

О том, что будет потом, Данила старался не думать. Адрес он помнит… а вот как добраться? Метро закрыто. В такси тоже вряд ли возьмут. Попутку ловить бесполезно.

И ехать некуда, к тетке он не вернется.

На углу дома, там, где заканчивалась такая удобная и надежная стена, его снова стошнило. От обиды и несправедливости Данила заплакал. Правильно, трусам и слабакам не остается ничего, кроме слез.

Он не знал, как долго шел вдоль дороги. Час? Больше? Меньше? Дождь закончился, тучи разошлись, в лужах отражались звезды. Периодически Данила принимался их считать, лучше уж звезды, чем шаги, а когда считаешь, то не думаешь о том, что тебе плохо и холодно.

На сотой звезде у обочины притормозил автомобиль, блекло-серая, как все в этом вечернем, очищенном дождем городе, иномарка. Дверца открылась, и смутно знакомый голос приказал:

– Садись, дурак, подвезу.

Внутри было тепло, даже жарко, воняло туалетной водой и полиролью, сразу захотелось пить.

– Печку включить? Ну и в какие неприятности ты, идиот малолетний, опять влип? – Мент. Тот самый, который вчера приходил квартиру обыскивать, протянув бутылку с минеральной водой, велел: – В бардачке салфетки лежат, умойся, а то вид такой, точно под грузовик попал.

– Иди в задницу.

– В задницу? – Мент усмехнулся. – А мы давно уже там. Мы все давно в глубокой заднице… а ты все равно умойся, обивку испачкаешь.

Данила послушал, не потому, что боялся обивку испачкать, просто кровь, засыхая, стягивала кожу на лице, да и мало удовольствия грязному сидеть. А этот, за рулем, ни слова не сказал, на дорогу смотрит, насвистывает что-то себе под нос.

Урод.

– Куда везешь? В ментовку? Или к тетке? Это она в розыск подала, да? Лучше в ментовку давай.

– А к тетке, значит, не хочешь?

– Не хочу.

Дорога впереди влажно блестела, желтые капли фонарей разукрасили лужи, черные следы шин соединили их в одно. От лужи к луже, цепью, веревкой…

– А тетка ведь тебя любит… волнуется, наверное. И расстроится, если с тобой, остолопом этаким, что-нибудь произойдет.

– Что произойдет? – стало как-то не по себе. Хотя чего там, пугает, урод ментовский, нарочно и на жалость давит.

– Что-нибудь, – повернувшись к Даниле, он улыбнулся. – Мало ли, что с человеком произойти может… сегодня побили, завтра убили. Город такой, сумасшедший. А мы почти приехали.

– Куда?

– В гости. К одному очень хорошему человеку.

Двор-колодец, черный, пустой и гулкий. Мотор заглох, но эхо продолжало гонять в темноте тающие звуки, а когда стало тихо, человек из милиции, сумасшедший человек из милиции, приказал: