Крест мертвых богов

– Выходи. И в подъезд давай, третий этаж, седьмая квартира. Ключ держи.

– А ты? – Бежать надо, прямо сейчас, подальше от психа этого и от места, нырнуть в темноту, потом в переулок, и еще один, главное, подальше.

– А я следом. След в след. И дуло в череп. Так, на всякий случай, – он достал пистолет. – Ты же не станешь рисковать, верно?

Данила не стал.

Куда он ввязался? А тетка… наверное, и вправду волноваться станет. Жалко ее. И себя жалко.

– Это будет сюрприз. Прощальный сюрприз хорошему человеку. Ты ведь поможешь мне, верно?

Руслан

Он опаздывал. Спешил и все равно опаздывал, более того, был почти уверен, что уже опоздал, но уверенность не мешала подгонять себя.

Проверка информации заняла больше времени, чем он рассчитывал. Уже стемнело, день ушел, ускользнул, а он так до конца и не понял: прав ли.

Двор. Стоянка. Мест нет… к черту, можно и здесь поставить… подняться на пятый этаж и, утопив кнопку дверного звонка, стоять. Ну же, открывай! Пожалуйста, открой, скажи, что ошибка вышла, случайность.

– Нету его! – соседняя дверь распахнулась, выпуская мужика в вылинялой красной майке и мятых спортивных штанах, в которые мужик отчего-то вцепился обеими руками. – Нету его!

– Точно нету?

От соседа несло соляркой и самогоном. Икнул, чихнул, отпустив штаны, вытер нос рукой и только после этого ответил:

– Так если не открывает, то ясно, что нету. И машина не стоит, значится, поехал.

– Куда поехал?

– А мне почем знать. Куда надо, туда и поехал, – обитатель соседней квартиры захлопнул дверь.

Черт, черт, черт! Значит, не ошибка… значит, опоздал.

Телефон молчит, бесполезная игрушка – «абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Это Руслан вне зоны действия, точнее, в зоне бездействия, когда не понятно, куда дальше ехать и что дальше делать.

Звонить. Ей. Оставляла же визитку, но где она? Где, где, где… черт… выскользнув из рук, бумажник упал на грязные ступеньки, и содержимое его разлетелось вокруг. Собрать, сгрести в кучу, потом разберется, если еще будет это «потом». У него, у Руслана, несомненно, будет, а вот у остальных…

Вот. Номер набрать получилось с первого раза, и гудки, длинные, раздражающие. Возьми же трубку, мать твою! Возьми трубку!

Взяла.

– Да? – голос-шепот, голос-боль, что у нее случилось? Неужели… – Я слушаю.

– Яна Антоновна? Это Руслан, из милиции.

– Да.

– Ваш племянник, мне нужно знать, где ваш племянник!

– Данила?

Да что ж она тормозит-то, можно подумать, у нее с десяток племянников, а то и больше.

– Да, Данила, ваш племянник, где он?

– Ушел. Днем ушел. Он сказал, что я виновата… что я убила Гейни и Наташу… я… – Она заплакала. Руслан не видел, но как-то сразу понял – плачет, и слезы, наверное, размазывает по лицу, а всхлипывать стесняется. Воспитанная.

– А друг ваш? Ористов Константин? Где? – Бумаги, собранные в кучу, не лезли в карман, а во дворе натужно и долго сигналила машина. Наверное, он запер кого-то, ведь бросил тачку, не глядя, теперь кто-то выехать не может, злится и материт Руслана.

Яна молчит. Долго молчит, даже возникает опасение, что связь прервалась, и Руслан почти решается нажать на отбой и перезвонить, когда наконец слышит ответ:

– Костя здесь. У меня.

Костя у нее. Значит… значит, Руслан знает, куда ехать, главное – не опоздать.

– Ты, урод, оборзел совсем! – хозяин матово-зеленой «Шкоды» буквально подпрыгивал от возмущения. – Ты че, не видишь…

– Да пошел ты! – Руслан кинул телефон на соседнее сиденье. Время убегало, время улетало. Надо спешить.

Надо успеть, иначе он в жизни себе не простит.

Но Никита жил, несмотря на нежелание, несмотря на чахотку, кровохаркание и приступы слабости, когда и с кровати-то с трудом подымался. Его врожденное упрямство разом заменяло и врачей, и лекарства, и рекомендованный отдых, перечеркивая самые мрачные прогнозы.

 – Заговоренный он, – сказал как-то Мишка. – Вот поглядишь, всех еще переживет…

И в словах его мне почудилось нечто пророческое, хотя снова я не сделал ровным счетом ничего, чтобы изменить судьбу. Меж тем зима, перевалив через декабрьские снегопады и январские метели, застряла в феврале с его трескучими морозами и убывающими ночами.

 – Весну я не переживу, – Никитин голос осип, ослаб, точно выцвел на этих морозах. – Осенью тяжко, весной еще хуже. Думаю, в апреле… в апреле умирать хорошо.

 – С чего это?