— Клэй, — лев прервал дикобразиху. — Хотя я как минимум вдвое, а может даже и втрое старше тебя, давай не обращаться ко мне, словно я глубокий старик. Всякий раз, когда я слышу «мистер Кэллоуэй» из уст кого-то, вроде тебя, мне кажется, словно завтра меня ждет такси в дом престарелых. А тебя как звать, колючка?
— Эш.
— Я знаю, зачем ты осталась, Эш. Этот придурок-коала раздражал меня, и я рад, что он свалил отсюда. Но сомневаюсь, что у тебя получится лучше.
Эш повернулась мордой к льву:
— Мис… Клэй. Я не знаю, что вы чувствуете, потеряв Руби. Вы правы — я никогда не смогу постичь всей глубины горя, которая вас постигла, когда ее не стало.
Кэллоуэй сцепил лапы в замок и закрыл глаза:
— Вот уже пятнадцать лет я каждую ночь вижу Руби, как она оседает в инвалидном кресле за кулисами и шепчет, что у нее сильно болит в груди. А я, известный Клэй Кэллоуэй, не в силах ей помочь.
После паузы Клэй добавил:
— Никто этого не знает, но ее последнее желание я так и не смог выполнить. Когда Руби, уже умирающую, завозили в операционную на каталке, она звала меня, наверняка понимая, что больше никогда не увидит меня вновь. Я рвался к ней, чтобы показать ей, что я тут, рядом, в горести и здравии, как и поклялся в день нашей свадьбы… но меня не пустили к ней. Я понимаю, что мне было туда нельзя — но вот уже пятнадцать лет виню себя в том, что единственный раз не пришел к ней, когда она звала меня. И ее молящий шепот «Кэлли, где ты? Не бросай меня!» преследует меня в кошмарах все эти годы, — Клэй сжал кулаки. — И все эти пятнадцать лет я виню себя за то, что в ее последние секунды я не держал ее за лапу, чтобы она не чувствовала себя одинокой и покинутой. Я понимаю, что не в моих силах было ей помочь — Руби съедал рак и рано или поздно она все равно бы умерла. И в тот день я отчаянно хотел умереть следом за ней, чтобы не жить в мире, где не существует моей ненаглядной Руби. Плевать на все концерты, поклонников, песни и музыку. И тогда же за одну ночь я полностью поседел. Сейчас я выгляжу как старик, а ведь такой цвет гривы был у меня на следующий день после ее смерти. Уверен, встреть меня кто-то в тот день — подумали бы, что я отец Клэя Кэллоуэя, а не он сам. Я даже пытался повеситься в день ее похорон, но потом… я увидел ее фото и понял, что не могу этого сделать.
Помолчав еще немного, Клэй повернул голову к Эш и открыл глаза:
— Ты тоже не выглядишь особо счастливой, Эш. Тоже потеряла кого-то дорогого для себя?
Дикобразиха мотнула иголками на голове:
— Да это даже сравнивать нельзя, Клэй. Так, был у меня парень, Ланс. Мы вместе играли в группе, хотели стать звездами, совсем как вы. Что для него, что для меня вы всегда были кумиром, и мы учили наизусть все ваши песни. А потом… потом я пришла домой, а он обнимается с этой Бекки и говорит мне, что дальше обойдется без меня. Так я и ушла от Ланса, попав в труппу к мистеру Муну. Вы правы, Клэй, что я не в состоянии постичь всю глубину того горя, которое постигло вас пятнадцать лет назад… но и я однажды потеряла кого-то, кто значил для меня многое. Как и вы, после этого я тоже хотела бросить музыку, забиться в уголок и рыдать, будучи готовой заколоть иголками любого, кто попытается со мной заговорить.
Наступила тишина, которую разбавляли только птицы, поселившиеся в кроне дуба на территории поместья Клэя. Помолчав, лев встал:
— Заходи в дом, Эш. Ты оказалась более приятным собеседником, чем я думал.
***
Налив чай, Клэй поставил кружку перед Эш:
— Прости, у меня не было гостей пятнадцать лет, я несколько растерял навыки радушного хозяина. Да и будешь им, если все, кто лезет ко мне, хотят только того, чтобы я вышел, и их совсем не интересует, что я сам думаю по этому поводу.
Когда Эш оказалась за столом и прижалась мордочкой к кружке, согревая шерсть горячим паром, Клэй присел рядом с Эш и, обхватив горячую кружку обеими лапами, сделал большой и шумный глоток, поставил ее обратно на стол и продолжая удерживать ее огромными ладонями. Набравшись смелости, Эш спросила:
— Вы говорили, что Руби была для вас всем. А… какой она была?
Лев снова отхлебнул чай и поставил кружку на стол: