Медленно, будто в каком-то чувственном танце они двинулись к душевой, а Брок вдруг понял, что никогда больше не сможет переступить порог этого кабинета без того, чтобы помнить, как мебель раскрашивалась пятнами сброшенной одежды, как металлическая рука Баки мяла идеально гладкую – даже не верилось, что такие бывают – ягодицу Стива, оставляя на ней розовые отметины, как Стив сам прижал вдруг Баки к стене у двери в душевую, и, опустившись на колени, расстегнул хитрые застежки на его сапогах, огладил перевитые венами ступни и рывком стянул штаны, оставив лишь нижние, кевларовые. Как покрывал поцелуями живот, пока тянул за язычок длинной молнии, идущей вдоль всей ноги, и как, поднявшись, быстро разувался сам, стягивая с себя прожженные в нескольких местах штаны.
Как потом снова встал на колени – он, гордость нации, идеальный, неподкупный – перед зомбированным убийцей, как купал его в душистой пене, больше лаская, чем смывая грязь тяжелого дня.
У Брока тоскливо ныло где-то между ребер. Будто кто-то протянул прочную красную нить от его сердца к этим двоим, и каждое их движение отдавалось в его теле мучительной тоской и желанием. Он был их. Принадлежал весь, без остатка, так, как не смог бы принадлежать никому другому.
Он готов был отдать все, что у него было, и достать то, чего никогда не имел, за единственный взгляд, за мимолетную ласку. За право находиться сейчас там, в узкой душевой, наполненной паром почти так же полно, как любовью.
И потом, когда он стал безмолвным и невольным свидетелем счастья этих двоих, их плавных движений навстречу друг другу, их жадного желания принадлежать, сплестись намертво, отдать себя без остатка, чувство собственной неполноценности, ненужности, накрыло с головой. Больней, чем в юности, когда, появившись в четырнадцать, метка на его левом запястье, едва заметная, бледная, пропала меньше, чем за неделю. Он остался «недом».
Недоукомплектованным. Неполноценным. Недолюбленным.
Он скрыл свою метку ото всех. Если бы кто-то узнал, его бы никогда не взяли в армию. Ведь «неды» гораздо слабее тех, кто рожден всю жизнь прожить с чистым запястьем. И он рвался изо всех сил, чтобы доказать самому себе, что это – чушь. Он сможет и так, один.
Поначалу он еще задумывался, что стало с тем, кто был ему предназначен? Умер? Впал в кому? Почему связь, едва проявившись, тут же оборвалась?
А потом запретил себе предаваться пустым сожалениям. «Будь мужиком», - раздавался в голове голос отца, кадрового вояки, сложившего свою голову в одной из многочисленных заварушек по всему свету.
И он был.
Но теперь его потуги жить оказались несмешным фарсом. Потому что еще никогда он не чувствовал такого жаркого биения крови, жажды, желания: жить, принадлежать, быть.
Быть – особенно.
Проснувшись, Брок долго не мог прийти в себя, а потом аккуратно разрезал бинты на левом запястье и обвел кончиками пальцев две толстые красные линии, идущие крест-накрест, будто отрицая саму мысль – он не один.
- Не было ни цента, да вдруг доллар, - проворчал Брок, прикрывая глаза. – Третий не лишний – третий запасной.
Жизнь оказалась сукой не только у Барнса. Самого Брока она тоже, по-видимому, не жаловала. Отогнав мысль о том, что лучше бы он сдох там, под завалами, чем оказался пятой ногой у собаки, он, кряхтя, выкрутил подачу капельницы с легким снотворным на максимум и решил делать то, что выходило у него лучше всего: забить. На все. В его возрасте уже поздно переживать из-за того, что жизнь в который раз летит под откос.
Подумав, что теперь хотя бы понятно, отчего его всегда так цеплял отмороженный Зимний, которого даже кураторы не считали человеком, он заснул.
***
Они были здесь, оба.
Брок понял это еще до того, как одурманенный снотворным организм дал ему почувствовать прохладу чужих пальцев на изуродованном запястье и металл ладони под затылком.
- Это он, - послышался голос Капитана… Стива. – Ты знал, да?
- Что я мог знать? – недовольно спросил Барнс. – Я имени своего не помню.
- Ты спас его.
- Мы спасли.
- Баки.
- Стив, - Барнс… Баки запнулся на мгновение, будто подбирая слова, - если ты…
- Никаких «если», Баки. Какие могут быть «если»? Можно подумать, тебя когда-то остановило мое слабое здоровье и занудство.
- Да тебя и мое прошлое не волнует.
- Наш? – спросил Стив.
- Наш, - уверенно ответил Баки. – Найди эту свою дамочку, пусть разбудит командира. Ну, то есть…
- Ты не знаешь, как его зовут? – с подозрением спросил Стив.
- Фамилию и номер. И звание. И результат точности стрельбы. И количество…
- Я не сплю, так что прежде, чем вываливать на Кэпа всю мою подноготную, хорошо подумай… Баки.
Глаза отказывались открываться, остатки лица и плеч горели, как в аду, но Брока удовлетворило смущенное сопение с двух сторон и осторожное прикосновение губ к запястью.
Остальные мелочи вроде тридцати процентов подлежащей восстановлению шкуры были несущественными мелочами.
Он был «их».
Остальное было неважно.
***