Крест толкователей

— Тогда отпусти капитана, — решительно сказала Юлия Николаевна. Нечего ему под дождем мокнуть — он тут совсем не причем. И не кури — я не выношу дыма, ты знаешь.

Поперхнувшись, Каратаев некрасиво погасил сигару в пепельнице — смял ее, как папиросный окурок, да так, что она лопнула. Затем достал из кармана мобильный.

— Спасибо, Ольшанский, — сказал в него Каратаев. — Буду обязан, капитан. Все, дальше я сам.

Дементьева еще раз посмотрела в окно. Офицер убрал телефон и сел за руль своей машины прямо в дождевике. Вспыхнули фары, и автомобиль ДПС резко взял с места.

Дементьева сжала кулаки и уперлась ими в край столешницы, подавшись грудью вперед.

— А теперь послушай, — сказала она, смотря на Каратаева в упор. — Ты ведь знаешь, как я схожусь с людьми. Трудно и весьма мучительно. Но еще мучительнее для меня расставание с ними. Один раз я все это уже пережила. Я не хочу, чтобы те воспоминания снова обрастали плотью.

Каратаев налил себе почти полный бокал вина и выпил его залпом, как воду.

— Жаль, Юля, очень жаль… — сказал он. — Ты ведь все сама чувствуешь. И прекрасно понимаешь, что ты для меня значишь. Я по тебе скучал, это правда. Но если быть откровенным до конца, то я тут — еще по одной причине.

— Я больше не работаю у вас, Антон. — сказала Дементьева. — Меня уволили. Без всяких на то объяснений. Мой отдел теперь возглавляешь ты. Так что…

Каратаев вздохнул.

— Генерал Бояринцев хотел переговорить с тобой. Лично. Может быть…

— Мне этого не нужно, понял? — решительно сказала Юлия Николаевна.

В этот момент в кармане пиджака Каратаева зазвонил телефон. Антон достал трубку, и посмотрел на определитель номера. Выпрямил спину, прочистил горло и только после этого нажал на кнопку соединения.

— Слушаю, товарищ генерал… Да, рядом. Боюсь, что она… Есть, товарищ генерал, — Каратаев протянул трубку Деминой. — Тебя… только на два слова…

Какое-то мгновение Юлия Николаевна колебалась. Трубка все еще была в протянутой руке Каратаева, и глаза того смотрели теперь почти умоляюще. Наконец, Дементьева взяла у него телефон и приложила его ее к уху.

— Юля? — донесся до нее голос Бояринцева, который она уже почти успела позабыть.

— Да, товарищ генерал. Это я.

— Я предлагаю тебе вновь работать у нас. Понимаю, что тебе трудно сейчас принимать какие-то решения. Но прошу пока только о встрече. Буквально на полчаса.

— Товарищ генерал, ничего не получится, — ответила Юлия Николаевна. — Я работаю в университете и не могу бросить своих студентов.

— Я знаю, Юля. Но только на полчаса. А ответ дашь уже после нашего разговора.

— Но я…

Разговор оборвался. Из телефонного аппарата понеслись частые гудки. Каратаев взял из ее рук телефон и спрятал его в карман.

— Что же случилось на этот раз? — медленно проговорила Юлия Николаевна.

Каратаев поднялся со стула.

— А вот это расскажет тебе генерал Бояринцев. Он хочет сделать это лично. Поедем, Юля?

Дементьева все не двигалась с места. Она смотрела в окно, за которым постепенно стихал дождь.

— Твой капитан забрал мои документы, — упрямо произнесла она.

Каратаев слегка улыбнулся.

— Ах, это… да не волнуйся ты.

Он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и раскрыл его. Затем ловко, словно карточный шулер из колоды, вынул из бумажника два ламинированных прямоугольника картона. Небрежно положил их на стол. Это были права и техпаспорт на имя Юлии Николаевны Деминой.

* * *

Проехав пропускной пункт, машина остановилась у центрального подъезда нового пятиэтажного здания. Из нее вышел Антон Каратаев и открыл пассажирскую дверь. На асфальт опустилась стройная нога Юлии Николаевны. Каратаев подал руку, Дементьева оперлась об нее и выбралась из машины.

Встав на тротуар, Юлия Николаевна осмотрелась.

— Вы переехали, — сказала она. — Поздравляю.

У входной двери висела полированная доска с металлической надписью:

«Институт изучения головного мозга им. В. М. Бехтерева»

* * *

Фойе института оказалось неожиданно многолюдным и напоминало зал ожидания на вокзале. Проходили сквозь турникеты служащие в крахмальных воротничках, прикладывая к сканерам магнитные пропуска. Вдоль стен, украшенных невыразительными пейзажами, стояли банкетки, на которых располагалась самая разнообразная публика. Какая-то женщина в резиновых сапогах чистила над подолом вареное яйцо. Азартно щелкал кнопками мобильного подросток с глянцевым, причудливо татуированным черепом, и на плече его безмятежно дремала раскрашенная девица. На соседнем диване рядком сидели три узбекских аксакала в длиннополых стеганных чапанах и узорчатых тюбетейках. Двое из них жевали насвай, а третий, по-видимому, уже отжевав свое, вполне культурно сплевывал тягучую коричневую слюну в урну. У бюста Владимира Михайловича, в чью честь и был назван институт, стоял какой-то китаец. Он резко жестикулировал и горячо говорил в микрофон малопонятные фразы, обращаясь к безучастному академику. Бехтерев, слегка наклонив мраморную голову, задумчиво смотрел сквозь него. Соплеменник оратора, выставив зад, снимал товарища камерой, укрепленной на треноге.

* * *