Пространства подземных коридоров были покрыты ковровым покрытием, которое пружинило под ногами и гасило звуки шагов. Светящийся потолок испускал мертвенный искусственный свет. Переход, который совершали Каратаев и Дементьева, казался бесконечным. Их маршрут, изломанный неожиданными поворотами, не имел никаких достопримечательностей, кроме двух рядов однообразных дверей, да охранников, расставленных у каждого из углов. Это были молодые здоровые люди, неподвижные, как рыцарские доспехи. Когда пара попадала в поле зрения каждого из них, выражения лиц охранников не менялось. Они смотрели прямо перед собою, бесстрастно держась обеими руками за свои мошонки.
Кабинет генерала Бояринцева мало чем не отличался от рабочего места любого другого руководителя. Стол в форме буквы «Т» был направлен перекладиной к дальней торцовой стене, по обеим сторонам ножки буквы стояло несколько кожаных кресел. Во главе стола сидела сам хозяин кабинета. Ему было не больше пятидесяти, соломенная, почти без седины, шевелюра была выгоревшей на солнце, а прекрасный загар никак не вязался с подземным образом жизни. Когда Каратаев и Дементьева вошли внутрь, генерал оторвался от монитора ноутбука, встал, поправил галстук и пружинисто пошел им навстречу.
Встав по стойке смирно, Каратаев щелкнул каблуками и начал по уставу:
— Товарищ генерал, разрешите…
Бояринцев махнул на него рукой.
— Разрешаю… Только не шуми.
Обойдя подчиненного, он остановился перед Юлией Николаевной. Не спуская с нее глаз, генерал с чувством пожал Деминой руку, удерживая ее несколько дольше, чем это потребовалось бы для обыкновенного приветствия.
— Сколько не виделись, Юля? — Спросил он. — Год? Больше? Рад тебя видеть.
— Я тоже, Олег Иванович… — улыбнулась Юлия Николаевна.
Бояницев отпустил руку Деминой, вздохнул и посмотрел на часы.
— Ну ладно…. Сейчас не до сантиментов. Давай-ка к столу, Юля. Начнем сразу о деле. Тем более, что дело такое, что… — генерал повернулся к Каратаеву. — Да и ты проходи, в дверях не стой.
Дементьева и Каратаев расположились в креслах напротив друг друга. Бояринцев сел на свое место и развернул к посетителям включенный ноутбук. На экране была фотография Лунина в форме, но без головного убора.
— Это лейтенант милиции Николай Лунин. Служил в одном из райцентров Ярославской области. Погиб при задержании двух особо опасных преступников. Вчера. Погиб он в буквальном смысле этого слова — три пулевых, одно проникающее ножевое. Все ранения — в грудную клетку. Смерть констатировал врач Судимцев, который осмотрел труп на месте происшествия.
Дементьева с сочувствием посмотрела на фото. Лейтенант милиции был молод и достаточно хорош собою. Улыбаясь, он смотрел с монитора на Юлию Николаевну, встречая взгляд ее взгляд уверенно и вполне оптимистично.
Бояринцев задумчиво вздохнул и щелкнул Лунина курсором по носу.
— Однако, из морга он ночью исчез, — медленно проговорил он. — Кроме того — до нас дошли косвенные доказательства тому, что он все еще жив.
Дементьева удивленно перевела глаза на генерала.
— Вы полагаете, что… — проговорила она.
— Именно так, Юля, — задумчиво отозвался Бояринцев. — Именно так.
Каратаев кашлянул.
— Юлия Николаевна прекрасно понимает, что это может быть такое. Нам интересно узнать, были ли аналогии. Если были, то мы можем говорить о периодичности. А если периодичность все-таки будет установлена, то случай этот — именно наш.
Юлия Николаевна выпрямилась в кресле и на несколько секунд прикрыла глаза. Бояринцев и Каратаев смотрели на нее напряженно, не спуская глаз. Наконец, Дементьева подняла веки. Она дотронулась до виска, будто ощутив внезапный и болезненный спазм. Побледнев, она посмотрела на генерала.
— Такой случай был описан у Франсуа Сореля, в «Метаморфозах человеческой страсти», — медленно сказала Юлия Николаевна.
Бояринцев подался вперед, положив обе ладони на столешницу.
— По существу, Юля, — сказал он. — По существу.
— Книга выходила во Франции, в начале 19-го века, — продолжала Дементьева уже спокойнее. — В ней описывалась необыкновенная история некоего маркиза Антуана де ла Пайетри, жившего в конце восемнадцатого века.
— Что за маркиз? — быстро спросил Бояринцев, будто речь шла о живом подозреваемом.
— Это был известный парижский любовник, мот и дуэлянт. Восемьдесят две дуэли принесли ему славу самого опасного и отчаянного фехтовальщика Франции.
— Восемьдесят две? — задумался Каратаев. — Значит, он вышел победителем по крайней мере из восьмидесяти одной. В таком случае его слава не случайна.
— Ты прав, Антон, — усмехнулась Юлия Николаевна. — Она не случайна. Только фехтовальщиком он был самым посредственным. Во время поединка его тактика была такова — он кидался на противника прямолинейно, как бык. Ловил клинок грудью и шел вперед. Он накалывал сам себя до упора, буквально до самого эфеса. Оказавшись с оппонентом лицом к лицу, маркиз доставал из-за голенища кривой испанский нож и хладнокровно перерезал ему глотку.