Крест толкователей

— … отличали спокойствие, дружелюбие, — перечислял он по бумажке, — исполнительность и верность служебному долгу. Сейчас он уходит от нас. Навсегда. Но память о боевом товарище навечно останется в наших сердцах. Пусть земля тебе будет пухом, Лунин. Прощай.

Никакого особенного знака никем подано не было, но геликон из оркестра, по-видимому, обладал прекрасной интуицией. Он перехватил наплечный ремень, и, сверкнув лысиной, кивнул товарищам по команде. Стало ясно, что главный в оркестре именно он. Музыкант вцепился зубами в мундштук, и щеки его, за секунду до этого казавшиеся дряблыми, вдруг налились, как дорогие силиконовые груди. Грянули первые такты траурного марша. Гроб вздрогнул, что-то под ним лязгнуло, и вместе с венками, букетом и фуражкой он стал опускаться на своем постаменте куда-то вниз.

Ракитин повернулся к Самохину.

— Почему гроб все время был закрыт? — вполголоса спросил он. — Прощание уже было?

— Не было никакого прощания, — мрачно ответил Самохин. — И родственников у него никого — из детдома же он. Так из морга и привезли — крышка гвоздями заколочена.

Гроб исчез под полом, и отверстие заслонили две сдвинувшиеся плиты.

— Ты чего мне звонил? — спросил Ракитин.

Самохин с беспокойством обернулся.

— Давай только не здесь, а? — сказал он.

Глава 8

На перроне объявили поезд, прибывающий из Москвы. Отъезжающие, подхватив чемоданы, пришли в движение, лишенное всякой логики — с какого конца состава должны быть нумерация, голос диктора так и не сообщил.

Наконец, показался тепловоз, тянущий за собой пассажирские вагоны. Он замедлил ход, заскрипел тормозами и встал у конца платформы.

Дверь третьего от головы вагона открылась. Проводница протерла поручни, и первым на перрон соскочил Каратаев. Он был в джинсах, кроссовках, а за плечами его висел рюкзак. В одной руке Антон держал кейс с ноутбуком. Каратаев обернулся и подал вторую руку Юлии Николаевне. Опираясь на нее, Дементьева вышла из тамбура. На вид это была обаятельная супружеская пара, которая любит и со вкусом умеет путешествовать.

* * *

Белая «шестерка» Ракитина двигалась по городу. Капитан сидел за рулем. Рядом расположился Самохин.

— Чего звонил? — спросил Ракитин, искоса посмотрев на пассажира.

— Не гони ты меня, — вздохнул тот. — Дай хоть с мыслями собраться.

— Что, так серьезно?

— Серьезней не бывает. Слушай, мне бы в магазин забежать. Остановишь, а?

Машина перестроилась в крайний правый ряд, затем свернула на привокзальную площадь.

— Я к магазину просил, — сказал Самохин. — А ты к вокзалу меня привез.

Ракитин остановил машину у входа в магазин, который был в десятке метров от здания вокзала. Сделал он это достаточно резко. Сам капитан крепко держался за руль, и поэтому в момент остановки тело его осталось неподвижным. Ракитин погасил силу инерции, напрягая руки. Для Самохина резкое торможение явилось полной неожиданностью. Его ремень безопасности напрягся, а сам старший лейтенант, мотнув головой, едва не вылетел из-под него и не ударился в лобовое стекло.

— Сдурел? — спросил он, откидываясь на спинку сиденья.

Не убирая рук с руля, Ракитин кивнул на вход в привокзальный магазин:

— Вот тебе магазин. Слушай, ты чего тут темнишь, а? Хотел со мной поговорить — так говори.

Самохин расстегнул ремень и достал из кармана блокнот.

— Да погоди ты… — отмахнулся он, раскрывая его. — Минералки — две бутылки. Консервы рыбные — четыре банки. Килограмм огурцов. Буханка черного. Зубная щетка, паста и кусок туалетного мыла. Вроде бы все.

Ракитин повернул к нему голову и поинтересовался без малейшей тени иронии:

— В поход собрался?

Самохин вздохнул:

— Если бы… Да только не я.

Затем взялся за ручку и решительно открыл дверь.

* * *

Ракитин взглянул на часы, затем на дверь магазина, за которой исчез Самохин. Дернул за рычаг, который открывал капот. Вышел из машины.

Из громкоговорителя, висевшего где-то на перроне, донесся женский голос:

— …От первой платформы отправляется скорый поезд Москва-Котлас. Повторяю…

Ракитин рассеяно посмотрел на вокзальные двери, которые уже выпускали на площадь несколько людей с вещами. Во взгляде его не читалось ничего, кроме равнодушия. Когда в поле его зрения попали Каратаев и Дементьева, Ракитин и вовсе утратил к приезжим всякий интерес.

Он отвернулся, открыл капот, подпер его лапкой и склонился над мотором.

* * *

Оказавшись на площади, Каратаев осмотрелся. Единственной машиной, оказавшейся в поле его зрения, была белая «шестерка» Ракитина. Каратаев направился к ней решительным шагом, Юлия Николаевна поспешила за ним.

В этот момент хозяин «шестерки» вытащил из мотора масляный щуп и неодобрительно оглядел его конец.

Каратаев зашел сзади, обошел водителя и положил руку на белое крыло.

— Ну и как? — поинтересовался он. — На ходу старушка?

Ракитин вздохнул.

— На ходу… — сказал он, вытирая ветошью щуп. — Только масло жрет.

— Ну, тогда на проспект Ильича. — сказал Каратаев. — За пятихатку. Идет?

Отвечать Ракитин явно не торопился. Он вставил щуп на место, тщательно протер тряпкой промасленные пальцы. Затем хлопнул капотом так, что Каратаев едва успел отдернуть пальцы.