Крест толкователей

Медсестра подошла к булочной и стала подниматься по крыльцу. Внезапно ей показалось, что одна из ступеней под ее ногой провалилась куда-то вниз. Это было так неожиданно, что Вера Павловна взмахнула руками. Она посмотрела под ноги — но нет, с крыльцом все было в порядке. Женщина оглянулась — что-то вокруг неуловимо изменилось вокруг нее. За ее спиной шел беспрерывный поток машин, однако ни звуков моторов, ни автомобильных сигналов она не услышала. Машины двигались в невероятной, почти абсолютной тишине.

* * *

В булочной Вера Павловна остановилась перед прилавком. Тишина не отступала, она становилась все гуще и осязаемей. Опасаясь, что продавщица ее не услышит вовсе, медсестра положила на блюдце пятисотрублевый банкнот и отчаянно крикнула изо всех сил:

— Бутербродный!.. И половинку черного!..

Продавщица этого крика будто и не заметила. Она ожесточенно щелкнула ящиком кассового аппарата.

— Два сорок мелочью посмотрите, — с угрозой предложила она. Голос ее оказался глухим, прокуренным и, на удивление, совершенно мужским.

— Что? — оторопела Вера Павловна.

— Два сорок посмотрите!.. Два сорок!.. Два сорок!.. Два сорок!..

Вере Павловне на секунду показалось, что продавщица вдруг лишилась рассудка. Однако, она тут же нашла объяснение нелепым повторам — это просто звучало эхо. Медсестра попыталась открыть кошелек, однако из этого ничего не вышло. Пальцы ее совершенно не слушались. После нескольких бесплодных попыток она вдруг подняла голову и посмотрела на лампочку.

— Зубы! — решительно сказала она самой себе. — Только зубы!

Затем отщелкнула замочек зубами и перевернула кошелек. Монеты врассыпную бросились по прилавку. Однако, разбежаться по сторонам им не удалось — рука продавщицы намертво припечатала их к поверхности еще в самом начале маршрута.

* * *

У самого подъезда Вера Павловна почувствовала, что асфальт под ее ногами пошел волнами. В руке она несла пакет с хлебом. Качало так, что пакет вывалился на землю. У подъездной двери каблук ее подвернулся, медсестра вцепилась в дверную ручку, и ей лишь чудом удалось устоять на ногах.

* * *

Вера Павловна медленно поднималась по лестнице, цепляясь за перила. Она лезла по ним вверх, как по канату, судорожно переставляя руки и отталкиваясь от вставших дыбом ступеней коленями. Когда ступени и перила кончились, Вера Павловна поняла, что вместе с ними кончилась и ее жизнь. Она опустилась прямо на бетонный пол. Ногти ее были сорваны до крови, косметика уже не прикрывала стремительно сереющую кожу.

Вера Павловна вдохнула и закрыла глаза. Вместо выдоха из легких ее вырвался хрип.

Глава 14

Лунин и Зоя шли по улице. Асфальта тут никогда не было, и грунтовая поверхность была разъезжена и разбита вдрызг. Ямы напоминали воронки после бомбежки. Дождь кончился, облака разнесло, и в ямах этих лежали небесно-голубые безмятежные лужи.

Вдоль сточных канав тянулись деревянные заборы и тротуары. У одной из калиток Зоя остановилась. Она просунула руку сквозь прорезь и открыла калитку изнутри. Щеколда щелкнула, Зоя стянула с плеча рюкзак и протянула его Лунину.

— Проходи, Николай Лунин, — сказала она. — Располагайся и будь как дома. А я пока в магазин. Дверь там открыта. На кухне разберешься — газ балонный. Ты пока чайник поставь, хорошо?

Лунин взял рюкзак, поднял голову и удивленно посмотрел на Зою.

— Тут же деньги… — проговорил он. — А если вдруг я с ними…

Зоя не дослушала и усмехнулась.

— Я быстро, — перебила она. — Одна нога здесь, другая там. Свежей воды налить не забудь. Ведро на лавке.

* * *

Лунин медленно шел по двору, рассматривая стоящий в глубине дом. Рюкзак Зои был перекинут через плечо. Дом был старый, вид имел совершенно нежилой, и, кроме того, его, будто пьяного мужика, неудержимо вело в сторону. Стекла в слепых окнах были мутны и местами вовсе заменены кусками вспученной фанеры. За ними, в туманных недрах внутренних пространств, горел тусклый электрический свет. Некрашеные бревна потемнели дочерна, а крыльцо качнулось и слегка съехало в сторону, когда Лунин вступил на него. Лунин поднялся. Хлипкая дверь была полуоткрыта. Лунин толкнул ее и вошел внутрь.

* * *

В сенях Лунин осмотрелся. Помещение было погружено в полумрак, и освещалось оно единственным оконцем, прорубленным в противоположной стене. Свет из него позволял разглядеть нагромождения странных и давно переживших свой век предметов. Они были загадочны, как отголоски безвозвратных времен, и казались начисто лишенными какой-либо функциональности. У окна стояла полусгнившая прялка с треснувшим и навсегда остановившимся колесом. Рядом, на венском стуле, возвышался раненый десятиведерный самовар. На груди его, украшенной многочисленными медалями, чернело отверстие, будто пробитое шальным снарядом. На полках лежали варочные латунные сковороды, ухваты и многочисленные глиняные горшки.

В глубине сеней мелькнула чья-то изломанная тень, но, приглядевшись, Лунин понял, что это лишь треснувшее зеркало. В дальнем конце сеней Лунин заметил еще одну дверь и направился к ней.

* * *