Крест великой княгини

— Не знаю. Сперва война началась, я еще два письма получил. А после революция тут, понятно, не до писем. Так что даже не знаю, жив ли, — вздохнул Сергей. — А внешне вы похожи. Он у нас такой же светловолосый, курносый, как ты, и глаза серые. Да и вообще, есть что-то.

Так они и держались друг за дружку. Повезло Ивану, и не так скучно, и защита, а то, бывало, в подвал попадали не только простые обыватели, но и уголовнички, и отъявленные бандиты. Эти любили заводить ссоры, чтобы схватить кусок побольше или место занять получше. Или отнять чего, хоть пальто, хоть сапоги. Охрана на их выходки не реагировала, хоть перебейте друг друга. А Сергей хоть и ослаб от голода, сидел он все же дольше Ивана, но безобразничать никому не позволял. А раз даже чуть не погиб, когда один особенно наглый тип с противными повадками и золотыми зубами полез к татарину, тому, у которого магазин был, хотел с него пальто снять и туфли из дорогой мягкой кожи. Татарин только заверещал тоненько. Если б не Сергей, быть ему босым и голым, тогда бы точно простудился и помер. Иван бы другу своему помог с разбойником справиться, да слабый еще был, почти не стоял на ногах, да и, правду сказать, боязно было. Бандит этот прям бешеный сделался, когда Сергей велел ему татарина в покое оставить. Зубы оскалил и на Сергея кинулся, тот ему по зубам, ловко так, даже хрустнуло, а бандит выудил откуда-то лезвие и снова на Сергея, с ног сбил и к горлу тянется, к счастью, тут один мужик из новеньких подоспел, скрутили буяна. Наваляли как следует, чтоб вел себя прилично. Татарин их потом благодарил слезно, обещал, коли выберется, не забыть. А они теперь втроем дружить стали — Иван, Сергей и мужик этот, что помог с бандитом справиться. Его Николаем Митрофановичем звали. Он постарше их возрастом был, из железнодорожников. Так и сидели, а потом татарина выпустили, вроде за него выкуп кто-то заплатил, и Иван стал бояться, что теперь и Сергея отпустят, дней пять трясся. Но нет, забыл, видно, татарин обещание свое, наплевал на спасителя. И Иван успокоился, а потом месяц уж прошел, не меньше, за Сергеем вдруг пришли. Капитан, говорят, Капустин. Иван и забыл, какая у Сергея фамилия, а может, и не называл он ее никогда. А только Сергей лицом помрачнел, ну прощайте, говорит, на всякий случай. Встал, одернул китель, застегнулся на все пуговицы и твердым таким шагом, как на параде, вышел из подвала. Только они его и видели. Ванька его потом долго ждал, все надеялся, горевал тоже. Все ж подружились. Хоть тот и офицером был, и грамотный, не ему чета, а все ж как-то вот своим стал. Ну а потом белых из Екатеринбурга поперли. Ванька на свободу выбрался.

Выходило, что просидел он в том подвале без малого год, пока красные Колчака и белочехов с Урала не погнали. Вот только тогда и вышел. И то не сразу. Пока у новой власти руки дошли, пока разобрались, что к чему. Тут Ивану очень пригодилось знакомство с Петром Старцевым, тем, что ликвидацией Романовых руководил, он, оказывается, не погиб и по-прежнему в ЧК служит. Телеграфировали ему в Алапаевск. Он ответил, что, мол, знаю такого Ивана Маслова, вот его, слава тебе Господи, и выпустили.

Оголодал и ослаб так, что еле-еле на улицу выбрался. Денег ни копейки не было, идти некуда. Вот и заплакал, от слабости и жалости. Потом, правда, оправился и прямехонько к дорогому куму на Кузнецкую улицу двинул. Ну, думал, погоди, гнида, уж я тебя!.. Теперь при советской власти я тебя, гада, прижучу, буржуйского прихвостня! Прижучил.

На Кузнецкую Иван еле добрел, пока в подвале сидел, ноги совсем ослабли, да и от свежего воздуха голова кружилась, а еще знобило, в одном-то пиджачишке на свежем ветерке. Так вот, дом Евграфа Никаноровича оказался крепко запертым, а самого хозяина и след простыл. Соседка только рассказала, что еще на Пасху всю мебель продал и уехал, а куда, не сказался.

— Как же так? А куда же… — бормотал растерянно Иван.

— А пес его знает, — сплюнула соседка. — Мерзкий был человечишка. Как только с ним Катерина жила, не знаю. Хорошая была баба.

— А разве он женат был?

— Ну а то как же. Жена у него была Катерина и дочка Настасья.

— А как же… — пытался сообразить Иван. — Я же у него гостил прошлой осенью и никаких женщин в доме не видел.

— А-а. Так прошлой осенью Катерина с дочкой к родителям ее ездили в деревню. Мать у нее очень болела, думали, совсем помрет, проститься ездили. Ну да Бог милостив, отошла. Так что все втроем и съехали, а куда, ни полслова.

С тем Иван и ушел. Брел он по улице и думал: что теперь делать? Без денег-то и домой не доберешься, и здесь пропадешь. Вот и оставалось: то ли в речке утопиться, то ли под поезд броситься. Пока думал, дошел до какого-то дома, вокруг толпа мужиков, толкаются, в двери тискаются.

— Мужики, а чего это тут? Митинг какой? — так просто спросил, от нечего делать.

— В железнодорожную охрану людей набирают, — бросил кто-то через плечо.

— А чего, и жалованье платить будут?

— И паек, и место в казарме.

— Да ну? Так это я, пожалуй, тоже запишусь, — обрадовался Иван, пристраиваясь к разговорчивому мужику.