Крест великой княгини

— Запишусь! — передразнил мужик. — Много тут таких охотников, да не всех берут. Тут у них строго, чтоб непьющий, чтоб из пролетариев. Чтоб умел винтовку в руках держать, и вообще.

— Ну так я гожусь! Я в охране-то служил у нас в Алапаевске.

— Да? — с интересом взглянул на него мужик. — И чего стерег, нужник на огороде?

Вокруг заржали. А Ванька больше ничего отвечать не стал, а зато, когда в нужный кабинет прорвался, сразу рассказал, что сам из Алапаевска и состоял в отряде, что великих князей охранял. Ну там еще биографию рассказал, про тюрьму и что из рабочих. Взяли без разговоров.

Тогда Иван жуть как обрадовался. Шутка ли, крыша над головой, кусок хлеба. Да еще шинель казенную выдали, а к зиме валенки. Но это было вначале, пока лето, тепло и солнышко. Впрочем, когда настала осень и полили дожди, тоже еще было сносно, а вот с наступлением зимы Ванька все чаще задумывался о родном доме. Барак, в котором они жили, был холодным, хлипким. Дров вечно не хватало, да и тощий паек Ивану тоже быстро наскучил. И стал он подумывать об Алапаевске. И давно бы уехал, кабы не одна мысль, засевшая в голове занозой. Отыскать дорогого кума Евграфа Никаноровича и поквитаться. Он чуть не каждую неделю ходил на Кузнецкую справляться, не вернулся ли, не прислал ли весточку. С соседкой кумовой подружился, с Агафьей Харитоновной, даже стал в гости захаживать, поговорить, у печи погреться, он ей дров наколет, она ему щей нальет, он ей баньку стопит, заодно и сам помоется. Соседка была женщина одинокая. Муж помер давно, одного сына беляки расстреляли, другого красные, дочка лет пять назад в родах померла. Вот такая жизнь.

А Евграф Никанорович как сквозь землю провалился. Ни слуху ни духу.

Надо домой ехать, хлопая в ладоши и притоптывая на морозе, в очередной раз решил Иван, вот только напоследок к Агафье Харитоновне сходит — и домой.

— А, Ваня, проходи, проходи. А у меня как раз картошка подоспела. Повечеряем с тобой, — обрадовалась Агафья Харитоновна.

— А я вот селедки добыл, — шлепая на стол завернутую в газету рыбину, улыбнулся Ваня. — Тепло у вас, хорошо, — скидывая шинель и прислоняясь к печке, поделился он и даже глаза закрыл от удовольствия, чувствуя, как тепло потихонечку проникает все глубже в заледенелые ладони.

— Да, пока дрова есть, хорошо. А выйдут, что делать? — вздохнула Агафья Харитоновна, принимаясь чистить селедку. — Вона как заледенела вся. Ну да ничего, сейчас отойдет. Чего у вас на железке слышно, как там оно вообще?

— Да так, — неопределенно пожал плечами Ваня. — Про кума-то моего так ничего и не слышно?

— Про Евграфа-то? Ой, батюшки! — бросила селедку Агафья Харитоновна. — Чуть не забыла. А ведь ждала тебя, чтоб рассказать, и вот почти из головы вон.

Иван от таких слов весь напружинился.

— Видала ж я его, надысь и видала. Я как раз молоко развезла и с бидонами домой шла из-за реки. Вот у Спасской церкви через улицу собралась перейти, а тут из-за угла автомобиль вывернул, едва отскочить успела, а за ним солдаты строем. Стою, жду и вдруг вижу, по той стороне Евграф идет. Фигуру-то его длинную ни с кем не спутаешь, в тулупе, в валенках, но как есть он. Я его окрикнула, Евграф, мол, а он по сторонам глазами зыркнул, повыше воротник поднял и шагу прибавил. А уж когда на ту сторону перешла, его и след простыл, — не замечая Ванькиного волнения, рассказывала старуха.

— Это когда было? За рекой? А чего ж он там делал? — суетливо хватаясь за шинель, бормотал Иван.

— Да ты куда собрался-то? — усмехнулась, возвращаясь к селедке, старуха. — Думаешь, он тебя там на паперти ожидает? Остынь. Сядь, поешь.

— Да как же кум? Он мне ох как нужен! — резанув себя ладонью по горлу, проговорил Ванька.

— Нужен — найдешь. Главное, он здеся, в городе, не сбег за границу. Евграф — мужик хитрый, себе на уме, раньше Колчака смекнул, что долго белякам не продержаться, вот и сбежал от греха, а то вдруг, когда красные вернутся, потянут в ЧК объясняться, откуда шелковые диваны да резные буфеты, — со злой усмешкой рассказывала Агафья Харитоновна. — Сам-то Евграф гостей не жаловал, а вот Катерина, та попроще была, когда мужа не было, привела меня раз, показала, в каких они теперь хоромах живут. Очень уж ей похвастаться хотелось. Прям дворец, а не изба. А у совдепов известное дело, разговор короткий, не то что за кан-де-лябры, за рубь серебряный к стенке поставить могут. А еще в услужении был, значит, пособник буржуйский, и неважно, что ты барину ночной горшок выносил, — накрывая на стол, рассуждала старуха. — Моего Егорушку к стенке поставили только за то, что он коней белякам ковал. А что, у него выбор был? Отказался бы, так его бы еще тогда к стенке. А согласился, все одно расстреляли, — со слезой в голосе рассказывала Агафья Харитоновна. — И не посмотрели, что жена на сносях да мать-старуха. А ведь донес кто-то из соседей на Егора моего. Может, Евграф и донес. Садись, Ваня, за стол, есть будем. А Евграфа найдешь, раз он в городе прячется.