До сих пор Разин не очень распространялся о своих намерениях и планах. В ноябре 1669 г. царицынский воевода сообщал в Москву: «Какая у него (Разина. —
Непримиримое отношение Разина к казакам-богатеям (один из них, войсковой атаман М. Самаренин, обвинял его в том, что он «с ножем метался» на другого войскового атамана — К. Яковлева) переполошило старшину. Она поспешила сообщить обо всем в Москву. Оттуда прислали со специальной миссией дворянина Г. Евдокимова с целью разведать все нужное о Разине и его «воровских казаках».
Царский агент прибыл в Черкасск 10 апреля. Старшина встретила его с радостью и уверяла представителя московской верхушки в том, что она служила и будет верно служить царю. Но в Черкасск снова прибыл Разин. На кругу он учинил Евдокимову настоящий допрос: «От кого он поехал: от великого государя или от бояр?». Характерно это противопоставление царя, авторитет которого не подвергался сомнению, и бояр, с которыми и связывались все невзгоды простого народа. Было ясно, что истинная цель приезда московского дворянина состояла в том, чтобы наметить план борьбы против местных повстанцев. И Разин без обиняков заявил об этом, назвав Евдокимова боярским «лазутчиком». Участники круга, бедные казаки, расправились с ним, утопив его в реке. То же Разин приказал сделать с теми богатыми казаками, которые защищали царского посла и «говорили ему встрешно»[58]
. Далее разницы расправились с И. Хвостовым — присланным из Москвы царским воеводой. Его избили и посадили в тюрьму, а его имущество раздуванили; позже он «от тех побои умер».Разин пробыл в Черкасско 10 дней, и войсковая старшина, устрашенная расправами, совсем присмирела. Правда, К. Яковлев пытался упрекать своего крестника, но услышал в ответ: «…Ты де владей своим войском, а я де владею своим войском»[59]
. В этих словах отразилось состояние дел в управлении Войском Донским — фактическое двоевластие, причем сила и народная поддержка были на стороне Разина, а не войскового атамана.Разин, чувствуя прочность своего положения, не скрывал того, что он начинает борьбу с сильными и знатными, правящими Россией. Сам поход на Волгу, о чем кричали повстанцы на мартовском кругу, в его представлении и интерпретации (несомненно, близких к взглядам его подчиненных) отнюдь не должен был сводиться к добыче «зипунов». Более того, в апреле он заявил: «…Итить де мне Волгою з бояры повидатца»[60]
.