Читаем Крестики-нолики полностью

— Нет, — покачал головой Ник. — Сначала попробуй сам деревом побыть. Потом птицей. Мошкой какой-нибудь. Кузнечиком или шмелем. Листом земляничным. В мыслях, конечно. И уж после к дереву за силой иди…

— А в дачных лесах добрые деревья могут встретиться? — робко спросил Сергей.

— Почему не могут… Растут, наверное. Но их больше в лесах вольных. Добрые простор любят. Чтобы вокруг хватателей поменьше таскалось… А повезет если, можно издалека углядеть, как деревья через тропки перелетают. Местами меняются. И обратно к себе возвращаются. Но сам ты, если такое видеть будешь, камнем или кустом недвижным стать должен… Вот приедете ко мне туда. Покажу кое-что…

— Куда приедем? — не понял Шашапал.

— В леса, — проникновенно ответил Ник.

И тихая, сумасшедшая надежда заплескалась в его глазах.

— А вы… вы уезжаете разве? — вырвалось у Шашапала. — Все-таки решили уехать?

— Уеду я один. А Иг пока останется, — сказал Ник, с отчаянным упорством глянув в затылок отвернувшегося брата.

Медленно водя растопыренными пальцами по клеенке, Ник нарочито бодро запел:

Вернись попробуй, дорогой.Тебя я встречу кочергой.Таких затрещин, милый, надаю.Забудешь песенку свою.

Ник пел, а Сергею казалось, что он прибивает к столу длинными гвоздями растопыренную кисть своей левой руки. Гвозди беззвучно входили в загорелую руку, но из-под широких шляпок, как ни всматривался Сергей, не показалось ни капли крови. Но вот Ник закончил песню, а вместе с ней и перестал «вбивать гвозди». Левая растопыренная кисть вместе с правой снова спокойно лежала на столе.

Ник поднял глаза на Медуницу, заговорил легко и беспечно:

— Ну зачем двум взрослым мужикам у отца на шее гирями висеть? Да еще волком на него смотреть… Как я, например. Отец своего нахлебался. Смуглянка его любит. Дочка у них есть. Пусть еще родят кого-нибудь. Мы-то чего? Маленькие, что ли? Вот у Ига с Иринкой сладилось. Так хорошо… И надо ему при отце оставаться. Отец у нас классный мужик. Я бы на его месте ни за что такого гада, как я, терпеть не стал. А он терпит. Да еще так смотрит, будто виноват передо мной. Думаете, я не понимаю, что кровь им порчу? Понимаю. Так зачем же людям мешать? Я к лесничему в помощники пойду, и хорошо мне будет.

— Да кто тебя наймет, дурака! — не выдержал Иг. — Даже если бы у нас отца и тетки не осталось, в детдом загребли бы. Не так, что ли?

— Так, — охотно согласился Ник. — Хочу в лес. А смуглянку-молдаванку видеть не могу. Хоть режьте.

— Что она тебе сделала? Что? — вцепившись в клеенку, из последних сил сдерживался Иг.

— Ничего… Ничего плохого, — миролюбиво отвечал Ник. — Стирает на меня чисто. Готовит вкусно. А я ее ненавижу. Она не виновата. Я понимаю. Но все равно ненавижу. Жалко, что к тетке вернуться нельзя. Расстраивать ее неохота. А в лес я очень хочу. В мои леса. Но я и в другом месте их найду. Везде…

— А сестренка тебе чем плоха? — прервала рассуждения Ника Елена.

— Да ничем, — опешил Ник. — Девчонка подходящая. Компанейская. Своя.

— А если бы мать девчонки этой умерла, тебе стало бы хорошо? — глядя прямо в глаза Нику, ровным голосом спросила Медуница.

Ник попятился. Присел на стул. Отвернулся ото всех. Неожиданно резко вскинул голову, выкрикнул в лицо Елены:

— Я не хочу, чтобы она умирала! Совершенно не хочу…

Ник, шатаясь, подошел к узкому зеркалу, вдавил лоб в тусклый холод. Повторил, не оборачиваясь:

— Я хотел… Я один раз только хотел, чтобы человек умер… Очень хотел!

* * *

— Он мне сразу понравился, — вдохновенно объяснял через полчаса умывшийся Ник, свернувшись на продавленном ворсистом диване. — Возле старика просто так побыть, и то хорошо. Мы и догадаться не могли, какая у него жизнь на самом деле. Я вот что вспомнил. Когда мы в Ташкенте Новый год встречали вместе с дедом Иваном, он нас спросил: какие мы подарки получить от Деда Мороза хотим? Не помню, что я попросил, а Иг сказал: «Хочу такой большой мешок муки, чтобы хватило на всю жизнь лепешки печь». Так вот Илья Ильич мне таким мешком казался, большим и теплым. Только в нем не мука, а сказки. И другое всякое добро… Но сразу мы его не вспомнили. Скажи, Иг?

— Не вспомнили, — раздумчиво подтвердил Иг. — А узнал его ты, когда Илья Ильич сказку про любопытного слоненка рассказал. Мы с Маринкой и Герасимом на следующее утро в ту сказку играть стали. Помнишь? Когда Герасим в тетку Страусиху одевался.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза