Крестная мать - 2

— Мы сами по себе, Федя, — отвечал Рустам. — Коммерцией вот живем. В политику не лезем.

— Ну и правильно. В этой политике хрен разберешься. Что там у вас происходит… я читал-читал газетки, да так и бросил, не понял ничего. Или по телеку: Дудаев говорит — он вроде прав, наших начинаешь слушать — тоже правы. Тьфу, мать твою за ногу! Свихнуться от этой политики можно. Они, эти депутаты и правители, всем головы позасирали. Без бутылки не поймешь.

Рустам с Асланом засмеялись — мужик-то был свой. Но открываться ему ни в коем случае нельзя.

— Вот, пей нашу, может, в голове прояснится, — сказал Рустам. — Лучше в политике разберешься.

Федор повертел бутылку.

— А чего это на ней написано?

— «Херши».

— A-а… Вспомнил, по телеку все календарь отрывали да говорили: «Время пить «Херши». Так это она и есть?

— Она, ага.

— Ну ладно, попробую, что это за «Хер-ши». Название какое-то дурацкое, матерное: «хер» да еще и «щи». Хер во щах, что ли?

Все трое загоготали. Шуточка понравилась.

Они поговорили еще о разных незначительных вещах, и Федор уехал, чадя сизым облаком.

А на следующий день он снова заехал «попить водички» и вел себя вполне дружески с земляками Мавлади Шароева…

На третий день Рустам сам помахал ему рукою, позвал. Сунул Федору бутылку водки, и тот хмуро уставился ему прямо в зрачки — мол, зачем? Расплатился же.

— Ты это, корешок… Ну, поругал я вас тогда, не без этого. Но ты же все правильно понял, я претензий не имею. И чище стало у контейнера. Зачем еще пузырь?

— Бери, бери, — сказал Рустам. — Может, подбросишь когда, мало ли!.. Транспорт все-таки.

— Да куда я вас подброшу на моем-то шарабане? — засмеялся Федор. — На нем и ехать-то стыдно. Грязь да вонь.

— Чепуха. В кабине как раз трое и поместимся. До вокзала довезешь, и то хорошо. Мы же сюда, считай, каждый день ездим на поезде. А товар тут у одного знакомого оставляем.

— Ну, это другое дело…

Они поладили; ударили по рукам, имея в виду будущие приятные перспективы, и расстались друзьями. Федору было приятно, что встретил земляков Мавладика Шароева или Широева, теперь и не вспомнить, сколько уже лет прошло, к тому же ребята понятливые, не жадные какие-нибудь русские жлобы. Рустам же с Асланом — просто ликовали: в их руках был теперь грузовик, который катается по всей территории атомной станции. Осталось хорошенько поработать с водителем мусоровоза, усыпить его бдительность (если она вообще существует), заложить в его вонючий громадный ящик взрывное устройство и поставить часовой механизм на определенное время суток. Надо только уточнить, когда он бывает у важных объектов на станции, где лучше всего рвануть.

Об этом они посоветуются еще с Саламбеком, все втроем и решат. Взрывное устройство, мину, лучше всего, конечно, прикрепить к раме машины, где-нибудь снизу. Надо только выбрать момент, отвлечь Федора хотя бы на несколько минут, и дело будет сделано. В назначенный час на атомной так рванет, что будет тошно всем русским чертям на их небе… Придет такой час! Рустам с Асланом верили в это.

Глава девятнадцатая

— …Восемнадцатилетние юноши за Россию умирали. И умирали — с улыбкой. Им нужно памятник ставить, а их порочат. Вот этот, как его, миротворец-депутат, Ковалев, ему клейма некуда ставить. Это враг России, это предатель России!.. А его там, в Чечне, везде встречают…

Павел Грачев. Из телеинтервью

По данным на 6 мая, как сообщил министр обороны П. Грачев, объединенная группировка федеральных войск потеряла убитыми 1375 человек, из них 236 офицеров. За этот период ранено 3872 человека, 245 военнослужащих пропали без вести.

Из газет

Вместо здорового, жизнерадостного подполковника милиции Тягунова из Чечни самолетом привезли куцый человеческий обрубок…

БТР, на котором Вячеслав Егорович двигался к блокпосту ГАИ в районе Шали, подорвался на противотанковой мине. Днище машины порвало, будто тонкую жесть; водителя боевой машины, молоденького солдата из Вологды, убило сразу же, тяжело ранен был еще один солдат, а Тягунову оторвало ноги выше колен, изуродовало левую руку и осколком выбило левый глаз…

Очнулся он в Моздокском военном госпитале — весь забинтованный, страшный, с ощущением жуткой боли во всем теле. Особенно жгло культи ног — наверное, он и пришел в себя от этой боли.