Крестная мать - 2

Подхватив сумки, Татьяна и Изольда двинулись в дальнейший путь — на улицу Октябрьскую. Чеченки стояли посреди улицы, махали им руками, а маленькая Луиза проводила их немножко, а потом вприпрыжку вернулась к матери.

Сергей Дмитриевич оказался прав: почти всю Октябрьскую улицу, как, впрочем, и соседние, как весь центр Грозного, доблестные российские артиллеристы и штурмовики-бомбардировщики превратили в руины. Били здесь из тяжелых орудий, стоявших на Карпинском кургане, бомбили Су-25, лупили из скорострельных пушек БМП и минометы. Лупили, конечно, по боевикам, но многие из них уцелели, ушли потом в горы, а дома вот остались — голые обгорелые коробки, развалины…

Изольда отыскала наконец и свой дом, ахнула — дома не было. Они с Татьяной стояли перед горой битого кирпича, обломков бетона и гнутых рельсов, кусков железных и асбестовых труб, ржавых батарей парового отопления, досок… С ужасом смотрели на то, что еще недавно было хорошим трехэтажным домом, в котором жили русские и чеченцы, ингуши и лезгины, армяне и кабардинцы… где дружно играли свадьбы и рожали детей, отмечали совместно праздники и разделяли горе друг друга.

Не было дома. Не было сейчас тут и никого из прежних его жильцов. Негде им было больше жить. Разрушены и дома вокруг. Мертвая почти улица…

Но лишь на первый взгляд — жизнь тут, в развалинах, возрождалась. За деревянным, почти упавшим забором, у соседнего подъезда, копошились какие-то люди — ворошили мусор, о чем-то тихо переговаривались. Один из этих людей — бородатый чеченец С мрачным, измученным лицом, подошел, спросил у Изольды:

— Жила тут?

— Да, жила. — Изольде трудно было подавить вздох.

— Вот видишь, что ваши русские наделали! Ельцин наделал! — сразу же закричал бородач. — Ты скажи, за что нас убивали? Почему наши дома разбили? Где теперь жить будешь? И ты сама, и мы. Где?

Чеченец кричал еще какие-то справедливые, но мало что значащие сейчас слова, брызгал в лицо Изольде слюной, и она отодвинулась от него, а потом и вовсе отошла в сторону. Тогда бородач стал кричать на Татьяну и тоже приступал к ней с вопросами, и она пыталась ему что-то объяснить, сказала, что не один Ельцин виноват, и с Дудаева надо спросить, но чеченец ее не слышал.

Переглянувшись, Татьяна с Изольдой пошли прочь, а вслед им долго еще неслась злая брань.

Во второй половине дня на попутной машине они приехали в Хасав-Юрт. От Грозного до Хасав-Юрта недалеко, километров восемьдесят, и дорога хорошая, на Махачкалу и далее на Баку, так что доехали Татьяна и Изольда без проблем. Подвез их пожилой усатый лезгин на старенькой своей, потрепанной «волге» двадцать первой модели и даже денег не взял, когда узнал, куда и зачем едут его пассажирки.

— Я тебе должен платить, что ты! — веско и по-кавказски гортанно сказал он. — Ты такой добрый дело делаешь. Девочка сирота, калека, что ты!.. Слушай, приезжай потом ко мне, в Махачкалу, поняла? Погости у меня, пусть девочка погостит, винограда поест. Мы все советские люди, мы жили как братья. Это политики хотят, чтобы мы с тобой поссорились, поняла? Я воевал в Великую Отечественную, под Воронежем ранен был, под Семилуками, на берегу Дона. Сапером был, поняла? Вот, смотри, плеча почти нету, вырвало осколком. И еще рана есть, в грудь ударило. Меня русские врачи лечили, я опять работать могу, руки-ноги работают, поняла? Русские меня выходили потом в госпитале. Я все помню, я ничего не забыл. Такая же красивая женщина, как ты, Татьяна! Приезжай, я помогу тебе!

— Спасибо, спасибо, — благодарила Татьяна, тронутая вниманием этого пожилого человека и желанием его помочь им с Изольдой. Лезгин, когда они знакомились, назвал свое имя, но Татьяна, к стыду своему, его сейчас же забыла, переспрашивать было неудобно, и сейчас она мучилась — как быть? Хоть бы Изольда назвала его, а она бы подхватила потом разговор, но Изольда сидела, отвернувшись к окну, думала о чем-то своем. — Если мы девочку найдем, — продолжала Татьяна, — то сразу же домой к себе поедем, в Придонск. Лечить ее будем, в школу готовить. Она же, наверно, не училась в эту зиму.

— Какой учеба, что ты говоришь! — Хозяин машины вскинул над белым рулем руки, но «волга» его, как старая дисциплинированная лошадь, исправно катила по асфальту. — Война, кровь, ногу девочке перебило. Я был ранен, Татьяна, я знаю, что это такое — изуродовать ступню. Долго лечиться надо, питаться хорошо, виноград кушать. А у меня, знаешь, какой виноград?! Не-е-ет, ты не знаешь! Его не расскажешь, его кушать надо!.. А ты молодец, Татьяна. Бери девочку, сын твой погиб, он солдат, он подвиг совершил. Я буду твоего сына помнить, своим детям, друзьям о нем расскажу. Ваня его звали? У меня хорошая память, я не забуду. И дети не забудут. Им жить дальше на этой земле. И жить надо с вами, с Россией. Без нее всему Кавказу плохо будет. Я пожил на свете, знаю, что говорю.