Крестник Арамиса

— Для того я и здесь, чтобы сообщить вам это.

И господин д’Аламеда коротко рассказал своему собеседнику о том, что произошло в монастыре францисканцев у ворот Алькалы. Дипломат жадно слушал Арамиса, выражение его лица изменялось столь же быстро, сколь торопливо повествовал бывший мушкетер. Но вот последняя волна беспокойства прошла и по чертам его лица разлилась безмятежность. Недоверчивая улыбка скользнула по губам герцога д’Аркура.

Бывший мушкетер заметил это и ответил такой же иронической улыбкой. Господин д’Аркур снова заерзал в кресле.

— Этот так называемый Большой альянс… Новая лига против Франции… Клянусь, ваше сиятельство, у меня возникает искушение думать, что вы не платите вашей полиции, потому что альянс похитил все ваши деньги. Заседание проходило под руководством монаха… Они просили поддержки у общества иезуитов.

— Значит, вы думаете…

— Думаю, что все это, без сомнения, делает честь воображению того, кто сочинил подобную басню, но, к счастью, все это лишь басня некоего чудака… Готов дать руку на отсечение.

— Уверены, что она отрастет снова?

И тут же изменившись в лице, Арамис произнес:

— Однако хватит шутить. Общественные интересы стоят труда. Никто меня не обманул. Я сам все видел и слышал.

— Как же это может быть?

— Очень просто — заседание, в которое вы отказываетесь верить, возглавлял я.

— Значит, — вскричал дипломат, — этот францисканец…

— Я надел мантию и скрыл свое лицо под маской.

Господин д’Аркур снова воскликнул:

— И что? Вы могли бы…

Арамис поднялся без явного усилия и осенил себя крестом.

— О! — пробормотал дипломат. — Верю вам теперь, верю, господин герцог, и спрашиваю: что нам делать?

Арамис снова опустился в свое кресло и скрестил худые ноги.

— Сначала, — сказал он, — надо предупредить Людовика XIV о грозящем ему ударе.

— Да, — ответил дипломат, — я тотчас же отправлю гонца.

Господин д’Аламеда покачал головой.

— С этим господином д’Аррахом надо держать ухо востро… Мадрид далеко от Парижа. Обычный гонец, наверное, никогда не доедет.

— Но в таком случае война вот-вот застанет Францию врасплох, страна меньше всего ее ждет и меньше всего к ней готова!

— Не волнуйтесь, король будет предупрежден. Я сейчас же отправлюсь в Версаль и приложу все старания.

— Вы, господин герцог? Но ваш возраст… Ваше здоровье… Далекий путь измотает вас. А опасности?!

— Сударь, — прервал его старик, — у меня всегда хватает сил, когда затронуты мои интересы.

И эта развалина, кожа да кости, воскликнул:

— Они меня считают немощным. Глупцы!.. Я проживу больше ста лет!

Господин д’Аркур почесал лоб.

— И все же не следует торопиться, — настаивал он, — думаю, что лучше подождать, пока мы не узнаем ответ совета ордена…

— Не стоит: я его знаю заранее. Никогда Общество Иисуса не вступит в сделку с врагами властителя, подписавшего отмену Нантского эдикта.

— А если, несмотря на ваши предположения, несмотря на надежды…

— Не может быть никаких предположений и надежд, когда есть я: у меня достаточно воли и могущества.

И, вытянув руку, бывший епископ Ванна показал золотой перстень со знаком Общества Иисуса.

Господин д’Аркур подскочил, как на пружине, и воскликнул в испуге:

— Господи Боже мой! А я принял ваше преосвященство раздетый и без парика!

Господин д’Аламеда, не обращая внимания на беспокойство герцога, продолжал:

— Общество, по-видимому, примет нейтралитет, однако мне поручено сказать, что оно оставляет за собой право тайно помогать Франции… И если я предпринимаю путешествие в Версаль, то главным образом для того, чтобы обсудить с мадам де Ментенон условия нейтралитета. Что касается союзных государств, то, может быть, мне удастся остановить агрессию, но я сомневаюсь, что смогу ей препятствовать. Союзники хотят войны… Пусть же Людовик готовится к ней энергично и настойчиво, забыв о победах, которые когда-то снискали ему славу, если он не намерен оставить своим наследникам корону, разобранную на украшения, и разграбленное королевство.

— Монсеньор, — сказал господин д’Аркур, — не знал, что вы столь озабочены интересами французской королевской семьи.

Посол должен был знать подробно изнанку дворцовых авантюр и бунта маркиза де Бель-Иль. Арамис очень не любил, когда намекали на эти эпизоды его жизни. Сдерживая раздражение, он покашлял в платок и тем самым спровоцировал приступ тяжелого кашля. На платке появилось большое кровавое пятно…

— Устало горло, — сказал он. — Слишком много говорил весь вечер. Тем не менее я не закончил…

Жестом снова пригласив собеседника сесть, он рассказал о вмешательстве дочери де Бренвилье в работу Союза пяти, о преступных предложениях, так решительно сделанных ею, о том, как восприняли их собравшиеся и, наконец, о необузданном стремлении молодой особы упорствовать в своем намерении довести дело до конца.

На этот раз господин д’Аркур не просто испугался — его охватил ужас. Двор, Париж, провинция — все знали о трагической смерти мадам Генриетты, знали, на что способны люди, избравшие орудием своей ненависти яд.