Ее любили при дворе и в городе, эту добрую принцессу. Ее любили даже за чудачества, которым она предавалась с такой великолепной беззаботностью, любили за веселый нрав, остроумие, жизнерадостную стойкость ко всем испытаниям, за ум и простоту, за неисчерпаемое милосердие. И только что она едва не исчезла, подобно тому, как затухает на небосклоне падающая звезда…
Но вот герцогиня встала, и по залу разнесся всеобщий вздох облегчения.
В это время с улицы донесся гул голосов, это крестьяне приветствовали королевскую карету.
— Спасибо, моя дорогая, — сказала герцогиня Вивиане. — Иди же, догоняй жениха. — Затем, принимая руку дофина, произнесла: — Нельзя заставлять его величество ждать.
Увидев бледное лицо и заплаканные глаза супруга, жалкого, взволнованного и напуганного одной лишь мыслью о том, что потеряет ее, принцесса сердечным и нежным голосом сказала:
— Ну-ну, успокойтесь, мой друг… Вы лучший из мужчин… И я, право, очень сожалею, что причинила вам сейчас такое горе.
Вивиана и Элион стали супругами. Только что закончилась церемония бракосочетания. Людовик XIV присутствовал на ней, как всегда сосредоточенный и серьезный. Убедившись, что его высокого присутствия было достаточно, он отправился в Версаль под громкие крики народа, всегда жадного до подобных зрелищ.
Блистающий великолепием поток приглашенных струился из маленькой церкви Медона, словно сверкающая на солнце река, и толпы зевак следили за этим торжественным шествием.
Крестник Арамиса и его молодая жена шли, держась под руки. Безмятежные их лица светились чистотой и радостью, сердца пели гимн благодарности Богу.
За новобрачными шли дофин и его супруга в окружении дам и кавалеров их дома, господин дю Мэн с испуганным блуждающим взглядом, далее — герцог д’Аламеда, который, глядя на эту пару, сиявшую юностью и любовью, уже подумал: «Я буду крестным отцом их детей».
Когда барон и новоиспеченная баронесса де Жюссак приготовились проститься с благородным обществом, чтобы сесть в карету и отправиться в Сен-Жермен, в маленький особняк, который снял для них Арамис, вдруг раздался страшный, душераздирающий крик.
Кричала жена дофина. Она остановилась на ступенях церкви и обеими руками схватилась за грудь.
— Помогите!.. Задыхаюсь!..
Дофин успел подхватить ее. Глаза принцессы потухли, из горла вырвался хриплый крик и она лишилась чувств.
Присутствующие в смятении зашумели, поднялась суета. У господина дю Мэна виски под буклями парика покрылись каплями пота. Арамис оперся на плечо Элиона и бесстрастно наблюдал за всем происходящим.
Вивиана побежала к принцессе.
— Госпожа!.. Моя дорогая госпожа!..
Лицо несчастной герцогини исказилось, лоб и щеки покрылись красными пятнами, все тело сотрясали судороги.
— Боже, — прошептала она, раздирая корсаж, — смилуйся надо мной!..
Все застыли в оцепенении. Воцарилась зловещая тишина. Принцесса умирала, Вивиана в отчаянии закрыла лицо руками, герцог Бургундский, крепко сжимая любимую в объятьях, шатался и, казалось, вот-вот упадет в обморок.
— Унесите меня!.. Унесите меня отсюда!.. — еле слышно прошептала принцесса.
Увидев Вивиану в смутном свете сквозь веки, уже полузакрытые ангелом смерти, она притянула подругу к себе.
— Прости мне зло, малышка… Поплачь обо мне и помолись… — Затем отстранила ее: — Теперь иди… Оставь меня… Будь счастлива!
— О мадам, я вас не покину! — закричала баронесса не своим голосом и разразилась рыданиями.
Умирающая нежно оттолкнула ее и попыталась улыбнуться, но только судорога пробежала по ее лицу.
— Ты мне не принадлежишь больше… Ты принадлежишь мужу… Еще раз прошу тебя — иди. Я так хочу, — сказала она.
— Сударь, уведите вашу жену, — сказал дофин Элиону. — Такова воля принцессы.
Барон подчинился. Он увлек за собой рыдающую Вивиану. Герцогиня Бургундская больше не говорила. Она закрыла глаза и от боли стиснула зубы: все тело ее содрогалось. Принцессу уложили на носилки. Дофин брел позади, его поддерживали под руки двое дворян. Принц захлебывался слезами и непрестанно шептал что-то, будто молился. За ним тянулся траурный кортеж, состоящий из членов королевской семьи, к которому присоединился весь народ Медона, нежно любивший свою благодетельницу.
Господин дю Мэн и Арамис остались одни у входа в церковь. Первый был похож на привидение. Бескровный и немой, он сжал челюсти, пытаясь унять дрожь. Ноги его подкашивались, дыхание прерывалось. Казалось, герцог забыл, что его ждут люди, он стоял и глядел на мостовую со страхом и отвращением. Минуту назад здесь пронесли носилки с принцессой, и несчастная, мучимая спазмами, сбросила с корсажа букет подснежников. Цветы приковали взгляд господина дю Мэна. Герцог поднял было ногу, чтобы раздавить их, но Арамис нагнулся — и подснежники оказались в его руке.
— Что вы делаете? — крикнул герцог хриплым голосом.
— Как видит ваше высочество, поднимаю эти цветы.
— И что вы собираетесь с ними делать?
— Испробовать на себе, — спокойно ответил старый сеньор, — чтобы узнать, по какой причине погибает герцогиня Бургундская.
IV
КОРОЛЕВСКИЙ ТРАУР