Крестник Арамиса

— Так вот оно что! — сказал он наконец. — Пусть простит мне его величество, но кто здесь сошел с ума?.. Что ж, выходит, что я послал отравленные цветы женщине, на которой решил жениться!.. Я хотел убить ту, которую люблю больше всего на свете!.. Ту, которой отдал бы всю жизнь до последнего вздоха и всю кровь до последней капли! — Барон нежно обнял молодую женщину. — Ведь вы не верите в это, дорогая? — Он прижал ее к груди. — Если бы во мне зрела эта дьявольская мысль, если бы готовилось ужасное преступление, разве мог бы я прижимать к сердцу ту, которая должна была стать моей жертвой, не боясь, что Господь в наказание остановит мое сердце вместе с тем, которое я хотел бы погубить?

В ответ Вивиана обвила руками его шею и прошептала, улыбнувшись:

— Вы и самый благородный, и самый честный.

— Впрочем, — продолжал Элион, — что это за история с букетом?.. Ума не приложу, ей-богу… Я ведь ничего не посылал…

— Как?! — воскликнула его жена удивленно. — Эти цветы я получила от вашего имени…

— Какие цветы?

— Да те, что принес слуга…

— Слуга?

— Ну да, в шкатулке, обитой белым атласом.

— Ничего не понимаю… Какая шкатулка?..

— Да та, что мне передали от вас…

Крестник Арамиса в отчаянии схватился за голову.

— О дьявольщина! Проклятье! С ума можно сойти! У меня никогда не было слуги!.. И никогда не было шкатулки!.. Я никогда никому не поручал передать вам цветы… Конечно, должен был бы это сделать, но, простите, дорогая, так и не сделал… Мысли о счастье заставили меня забыть обо всем на свете!

Была такая искренность в смятении честного юноши, что все мгновенно поверили в его невиновность. Людовик спросил Вивиану:

— Мадам, вы можете достоверно описать того, кто принес букет?

— О да, сир. Это был человек маленького роста, худой и желтый, одетый в черное, как писарь…

Элион ударил себя по лбу.

— Постойте!.. Постойте!.. У него темные волосы, не правда ли? Худой настолько, что только кожа да кости?

— В самом деле…

— Очень потертый… Физиономия плута… Взгляд скользкий…

— Да-да…

— Иностранный акцент…

— Итальянский, если не ошибаюсь…

— Понял!.. Считайте, что он в наших руках!.. Это Зоппи!

— Кто такой Зоппи? — спросил король.

— Сир, это слуга некой Арманды де Сент-Круа…

— О которой я только что имел честь говорить вашему величеству, — сказал Арамис, приближаясь.

И бывший мушкетер рассказал королю о коварных планах дочери де Бренвилье, о том, что она собирается отомстить за свою мать, о том, как она явилась в Мадрид на собрание представителей Большого альянса, о ее деяниях в лагере де Вандома, куда она прибыла вместе с мужем де Мовуазеном, о ее вероятном участии в смерти последнего; наконец о ее ненависти к господину де Жюссаку и к его жене. И разъяснил наконец, каким образом произошла роковая ошибка, унесшая жизнь молодой принцессы.

Людовик слушал с каменным лицом. Когда господин д’Аламеда умолк, король обратился к господину де ла Рейни:

— Вы всё слышали. Дело это, кажется, в вашем ведении. И мы удивлены, что эта женщина свободно вершит свои подлые дела под носом у французского правосудия.

— Сир, — пробормотал генерал-лейтенант, — злодейка давно была бы в тюрьме, если бы не высокое покровительство…

Людовик сурово прервал его:

— Сударь, любое покровительство ничто перед законом… Мы не хотим знать ее доброжелателей, потому что иначе должны будем выразить им свое весьма немалое недовольство… Мадам де Мовуазен нужно задержать и начать расследование безотлагательно.

Мадам де Ментенон с тревогой смотрела на господина дю Мэна. Он подошел к ней.

— Успокойтесь, — ответил он на немой вопрос, — она ничего не скажет.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В доме на улице Деревянной Шпаги Арманда де Сент-Круа, съежившись, сидела в кресле, погруженная в глубокие думы. С тех пор как она узнала, что герцогиня Бургундская скончалась вместо той, которая должна была погибнуть, тень не сходила с ее лица.

Наступила ночь. Темнота мало-помалу поглотила большую комнату, эту лабораторию смертельных снадобий, и только в слабом лунном свете, едва пробивавшемся сквозь тяжелые портьеры, блестели глаза дочери де Бренвилье.

Вошел Зоппи и поставил лампу на стол.

— Распорядится ли мадам принести ужин? — спросил он.

— Нет-нет, я совсем не хочу есть. У меня, должно быть, лихорадка… Принеси только мой обычный оранжад…

— Сию минуту, мадам.

Маленький человечек вышел. Арманда вскочила.

— Ну, — пробормотала, проведя дрожащей рукой по черным волосам, — ну, начинается…

Итальянец вернулся и поставил около лампы поднос с графином и стаканом. Женщина на три четверти наполнила стакан прохладным напитком, а Зоппи украдкой смотрел на нее и чувствовал, как холодеет его спина. Но Арманда его не замечала, ей было не до Зоппи. В тот момент, когда она поднесла напиток к губам, дверь распахнулась и в комнату вошел человек.

Арманда вскрикнула и поставила стакан на поднос. Пошатнувшись, дрожащими пальцами она ухватилась за стол. В неожиданном посетителе она узнала Элиона де Жюссака.

— Зачем вы пришли сюда, сударь? — спросила Арманда.