После футбола «великолепная троица» отправилась в ресторан. Они устроились в самом углу просторной террасы, откуда открывался великолепный вид на Неаполитанский залив, по которому в разных направлениях скользили разноцветные огоньки прогулочных катеров и яхт…
Вообще-то Смоленский строжайше запретил им появляться всем вместе где бы то ни было. Но… русский человек всегда остается русским человеком, и надежда на «авось пронесет» истребляется зачастую в нем только вместе с ним самим.
Пока Мартов делал заказ, Селиванов прислушался к неожиданно зазвучавшей где-то сбоку русской речи. Он обернулся и увидел трех русских красавиц, сидевших столика за четыре от них.
Их вид не вызывал сомнения в целях их визита в ресторан.
Впрочем, Алексей никогда не осуждал подобных женщин, о которых принято говорить как о падших. И вовсе не потому, что сам был не без греха. Когда при нем осуждали путан, он почему-то сразу же вспоминал разбитые работой руки матери. Им бы, всегда думалось ему, цветы перебирать… Но куда там! «Серп и молот»…
Русскую речь услышал и Мартов. Он тоже повернулся и взглянул на девушек. Потом перевел свой успевший стать весьма многозначительным взгляд на Штыка.
Тот усмехнулся.
— Я не против, Юра. Бабки есть. Только без гусарства. Особенно нам светиться ни к чему.
— А ты как? — взглянул Мартов на Бабаева.
— Ну и вопросы у тебя! — даже слегка подпрыгнул тот на стуле.
— Тогда я пошел, — поднялся Мартов с кресла. — Там разберемся!
Потом они действительно разобрались. Но сначала им пришлось выслушать уже успевшую после открытия границ стать банальной историю своих соотечественниц.
Все три девушки были из Москвы. И все они, на свое несчастье, в один и тот же день прочитали в «Московском комсомольце» о блестящей карьере фотомоделей за границей.
Не долго думая бывшие комсомолки, красавицы и, возможно, даже отличницы направились по указанному в газете адресу. И попали на… конкурс, который успешно прошли. А еще через месяц после усиленных занятий по аэробике и хореографии они отбыли со старшим по команде в Италию.
На этом иллюзии кончились. И вместо обещанного им модного рекламного агентства девушки попали в самую обыкновенную квартиру на окраине Неаполя, где у них тут же отобрали паспорта и посоветовали поменьше возмущаться и побольше делать то, что им приказывали.
И они делали… С переменным, надо заметить, успехом, выпадавшим чаще всего на долю младшей из путан. И вовсе не потому что она была красивее или стройнее своих подруг. Те тоже были в полном порядке. Просто Марина была блондинкой.
Но несколько дней назад их «благодетелей» на какой-то афере повязала итальянская полиция, и им, дабы хоть как-то сводить концы с концами, пришлось пуститься в свободное плавание. Правда, как поведала та же самая Марина, они не теряли надежды заработать заодно и на обратную дорогу домой.
Впрочем, на парней эта мелодрама не произвела ни малейшего впечатления: не вписывались девушки с их извечной русской обреченностью в эту феерическую южную ночь.
Да и у самих девушек, если говорить откровенно, та острота, с которой они переживали свое падение, уже прошла. Люди, как известно, привыкают ко всему…
Когда они все уже прилично выпили и вдоволь натанцевались, Селиванов, разгоряченный вином и близостью красивой Марины, уже созревшей, по его наблюдениям, для любви, предложил той пойти искупаться, благо море было рядом.
Через минуту они вышли из ресторана.
— Идем сюда! — махнула рукой куда-то влево Марина. — Там хороший спуск!
Селиванов сделал несколько шагов и, споткнувшись, чуть было не упал. Марина рассмеялась и взяла его под руку.
— Не спеши! — жарко шепнула она ему на ухо. — Тут рядом!
Обняв девушку за талию, Селиванов прижал ее к себе.
Метров через двести они повернули к морю и сразу же оказались в каких-то густых кустах.
Не в силах больше сдерживаться, Селиванов обнял Марину и впился в ее губы. Вся дрожа от возбуждения, та еще теснее прижалась к нему, и он почувствовал и ее упругую вздымающуюся грудь, и чуть выступающий живот, и стройные ноги…
Ослепленный страстно накатившим на него желанием, он принялся ласкать ее бедра и сквозь частое Маринино дыхание услышал слабый стон.
— Здесь рядом… — услышал он ее прерывистый шепот, — скамейка…
И действительно, метрах в десяти стояла широкая скамейка, видимо, специально принесенная сюда кем-то для любовных утех.
Селиванов быстро раздел Марину и, посадив ее на колени, слегка потянул на себя.
Ответом ему послужил страстный стон.
И хотя сам Селиванов никогда не кричал, он тем не менее испытывал такое же блаженство, как и его партнерша.
Потом они долго плавали и снова занимались любовью уже в море.
Вернулся Селиванов в свой номер далеко за полночь. Но утром, увидев недовольные лица приятелей, «вспомнивших» о наказе Смоленского, он, не вставая в позу, просто сказал:
— Ладно, мужики, в первый и в последний раз…
Вечером он улетел в Москву.
Глава 5
Ветров отхлебнул кофе и аппетитно захрустел запеченным в микроволновке хлебом с сыром и маслом. Из всех сандвичей он предпочитал именно эти.