Крестный отец

— Я не верю, что наркотики столь уж перспективны, — сказал он, — и вообще противник их распространения. Я даже специально доплачивал своим людям, чтобы они не лезли на операции с наркотиками. Но ничего не получается. Регулярно кто-нибудь рискует, потому что не может отказаться. Представьте себе, что вам предлагают вложить три-четыре тысячи в какой-то там порошок и заработать на его продаже тысяч пятьдесят. Кто способен не понять такую арифметику? А раз они включаются в собственный доходный промысел, работа, за которую плачу им я, отходит на второй план. Наркотики дают много больше, спрос на них все увеличивается, и это — как снежный ком, покатившийся с горы. Мы не остановим начавшийся процесс, если не сможем поставить дело. Например, я не хочу, чтобы наркотики попадали в школы, чтобы к ним привыкали с детства. Это позор, и у себя я не допущу подобного безобразия. Думаю, что в основном мы займемся сбытом наркотиков в цветных районах. Там самые лучшие покупатели, с ними меньше проблем, да и заботиться о них нужно куда меньше, эти черные что с порошком, что без него все равно полуживотные. Достаточно посмотреть, как они живут. Так жить — самому себя не уважать. Словом, надо решать что-то. Больше пускать наркотики на самотек просто немыслимо. Если наши ребята и в будущем станут заниматься самодеятельностью, всем нам только хуже будет.

Слова Джозефа Залуччи попали на благодатную почву. Все одобрительно заговорили разом. Он высказал общую позицию. Раз наркобизнес все равно невозможно остановить, невозможно удержать людей от участия в сбыте. Конечно, никому наркотики не нравятся, штука скверная. Но еще хуже отдавать их в чужие руки. Что же касается детей, то нельзя, конечно, допускать, чтобы их приучали к подобной гадости. Да и откуда детям взять деньги, товар-то дорогой. Замечание же о неграх вообще прозвучало вхолостую. Стоит ли делать ставку на цветных, много ли с них толку? Негров никто особенно не принимал в расчет.

Все доны высказались один за другим. И все соглашались, что выхода нет, кроме как заняться наркотиками всерьез, поставить дело на широкую ногу. Иначе все равно найдутся люди, которые не упустят свой шанс. Такова уж человеческая порода. Была бы наживка, а рыбка сама приплывет.

Наконец достигли согласия: распространение наркотиков больше не считалось чем-то неприемлемым. Дон Корлеоне брал на себя функции прикрытия перед властями в восточных штатах, по мере возможности, конечно. Организацией этой новой деятельности в крупных масштабах предполагали заняться семейства Барзини и Таталья, само собой вытекало, что им дается и львиная доля прибыли, хотя не вся.

Покончив с принципиальным вопросом, совет перешел к другим, помельче, но достаточно актуальным. Определили, что Лас-Вегас и Майами остаются свободными городами, где никому не возбраняется орудовать, но вести себя в рамках допустимого, не прибегать к грабежам и насилиям. Тех же, кто не знает меры, просто изгонять из этих благодатных мест. Все сошлись во мнении, что за подобными курортными территориями с казино и веселыми домами — будущее подпольного бизнеса.

Решили также, что, когда возникнет необходимость убрать кого-то, что может вызвать излишнюю шумиху в прессе и вообще негативную общественную реакцию, следует обсудить это со всеми членами Большого совета. Желательно и предостерегать рядовых членов семейств от кровавых расправ, не допускать случаев личной мести.

Условились, что Семьи будут оказывать друг другу помощь, когда понадобится, как людьми, так и техническими средствами, если, например, нужны специалисты-снайперы или возникла необходимость подкупить присяжных в чужом штате.

Разговор грозил затянуться, но дон Барзини вовремя предложил поставить точку.

— Похоже, мы обо всем сумели столковаться, — сказал он. — Мир заключен, и посему позвольте мне выразить свое безмерное уважение дону Корлеоне. Честь и слава ему. Теперь, когда общий язык найден, по отдельным вопросам мы всегда сможем сговориться, не так ли? Лично я уверен, что успеха сможем достичь только на мирном пути. Я рад, что все кончилось благополучно.

Только Филипп Таталья не чувствовал себя полностью обнадеженным: убийство сына Корлеоне делало его позиции наиболее уязвимыми. Теперь он впервые заговорил:

— Меня тоже устраивает мир и все, о чем здесь решалось. Но мне хотелось бы услышать от дона Корлеоне лично, что он не намерен искать отмщения. Где гарантии этого? Не получится ли так, что, укрепив свои позиции, дон Корлеоне позабудет о наших дружеских клятвах. Можем ли мы сейчас быть уверены, что через три-четыре года ему не покажется обидным сегодняшний договор и он не попытается свести личные счеты? Ведь сейчас он соглашается против воли. Не придется ли нам теперь всегда опасаться, что у кого-то лежит камень за пазухой? Можем ли мы разойтись с миром, не остерегаясь друг друга? За себя я готов поручиться. А сделает ли это перед всеми дон Вито Корлеоне?

И тогда дон Корлеоне ответил словами, которые всем надолго запомнились, подтвердив свою славу дальновидного политика.