Шум моторов заставил его поднять голову – на жилой «пятачок» в парковой зоне въезжали машины. Это прибыли caporegimes. Он вкратце ознакомит их с обстановкой, а после пойдет наверх будить дона Корлеоне. Он встал, подошел к бару возле письменного стола, вынул стакан, бутылку и с минуту помедлил, сразу ослабев настолько, что ему показалось трудным налить стакан. Услышал вдруг, как позади тихонько закрылась дверь, и обернулся – в комнате, впервые за долгое время совсем одетый, стоял дон Корлеоне.
Дон прошел через кабинет к своему огромному кожаному креслу и сел. Он ступал чуточку скованно – чуточку слишком свободно сидел на нем пиджак, но глазам Хейгена он представился таким же, как всегда. Можно было подумать, что он единым усилием воли сумел стереть с себя внешние следы еще не побежденной немощи. Его суровые черты были исполнены прежней внушительности и силы. И в кресле он сидел прямо.
– Ну-ка, плесни мне анисовой, – сказал дон.
Хейген переменил бутылку и налил ему и себе огненной, с лакричным привкусом, пьяной влаги. Настойка была домашнего изготовления, деревенская, много крепче той, какую продают в магазинах, – подношение старинного друга, который ежегодно доставлял дону столько ящиков, сколько может взять небольшой автофургон.
– Моя жена заснула в слезах, – проговорил дон Корлеоне. – Я видел из окна, как к дому подъехали мои caporegimes, – хоть время полночь. А потому, почтенный consigliori, не пора ли тебе сказать своему дону то, что уже знают все.
Хейген тихо сказал:
– Я маме ничего не говорил. Как раз собирался сейчас подняться к вам и рассказать, что случилось. Еще минута, и я пришел бы вас будить.
Дон сказал бесстрастно:
– Но сперва тебе потребовалось выпить.
– Да, – сказал Хейген.
– Что ж, ты выпил, – сказал дон. – Значит, можешь рассказывать. – Легчайший оттенок укоризны за такое проявление слабости слышался в его словах.
– Санни застрелили по дороге на Джоунз-Бич, – сказал Хейген. – Насмерть.
Дон Корлеоне моргнул. На долю мгновения броня его воли распалась – стало видно, что его покидают силы. И тут же он овладел собой.
Он сложил руки на столе и посмотрел Хейгену прямо в глаза.
– Расскажи мне, как все произошло, – сказал он. – Нет… – Он поднял ладонь. – Погоди, пусть подойдут Клеменца и Тессио, а то придется рассказывать заново.
Не прошло минуты, как дверь открылась и один из телохранителей впустил в кабинет обоих caporegimes. Дон поднялся им навстречу – этот жест сказал им, что он знает о гибели сына. По праву, которое дается старым товарищам, они обнялись с ним. Хейген налил в стаканы анисовой. Все выпили – и тогда он рассказал им о событиях этого вечера.
Когда он кончил, дон Корлеоне задал только один вопрос:
– Это точно, что мой сын убит?
Ему ответил Клеменца:
– Да. Телохранители были из regime Сантино, но это я их выбирал. Я допросил их, когда они прибыли ко мне. При свете из будки у заставы они хорошо его разглядели. С такими ранами нельзя остаться в живых. Эти ребята знают, что поплатятся головой за неверные сведения.
Дон принял окончательный приговор, не выдав своих чувств ничем, кроме короткого молчания. Потом он заговорил:
– Никто из вас не будет сейчас заниматься этим делом. Никто без моего специального приказа не предпримет никаких шагов к отмщению – никаких попыток выследить и покарать убийц моего сына. Все враждебные действия против Пяти семейств полностью прекращаются, пока от меня не будет на то непосредственных и прямых указаний. Отныне и до похорон моего сына семейство приостанавливает все деловые операции и не оказывает покровительства деловым операциям своих подопечных. После мы соберемся здесь опять и решим, что нам делать. А сегодня займемся тем, что еще можем сделать для Сантино, – его нужно похоронить по-христиански. Я поручу друзьям уладить формальности с полицией и надлежащими властями. Клеменца, ты будешь неотлучно при мне в качестве моего телохранителя – ты и люди из твоего regime. На тебя, Тессио, я возлагаю охрану всех остальных членов семейства. Том, позвонишь Америго Бонасере и скажешь, что ночью – еще не знаю точно, в какое время, – мне понадобятся его услуги. Пусть дожидается в своем заведении. Возможно, я приеду туда через час, но может сложиться так, что и через два, даже три часа. Вам все понятно?
Они молча кивнули. Дон Корлеоне продолжал:
– Клеменца, возьми людей, садитесь по машинам и ждите. Я через несколько минут буду готов. Том, ты все сделал как надо. Я хочу, чтобы утром Констанция была рядом с матерью. Они будут с мужем теперь жить здесь, организуй все для этого. Пусть женщины, подруги Сандры, соберутся у нее в доме и не оставляют ее одну. Моя жена тоже туда придет, как только я поговорю с ней. Она сообщит Сандре о несчастье, а женщины позаботятся о спасении его души, закажут заупокойную мессу.
Дон поднялся с кожаного кресла. Все тоже встали; Клеменца и Тессио еще раз обнялись с ним. Хейген распахнул дверь – дон, выходя, на миг задержался и взглянул ему в лицо. Он приложил ладонь к щеке Хейгена, быстро обнял его и сказал по-итальянски: