Крестный отец

— Всего несколько бородавок. Соскоблим их, как снимают кожуру с колбасы. Через несколько месяцев все будет в порядке.

Валенти вскрикнул, но Фонтена все еще сердился.

— А как это отразится на моем голосе, я смогу петь?

Джул пожал плечами.

— Гарантировать нельзя. Но какое это имеет значение, ты ведь все равно не можешь теперь петь?

Фонтена с отвращением посмотрел на него.

— Мальчик, ты не знаешь, что говоришь. Тебе кажется, что ты сообщаешь мне хорошую новость, а на самом деле ты говоришь, что я, возможно, никогда больше не смогу петь. Это правда, я никогда больше не буду петь?

Все это, в конце концов, Джулу надоело. Он действовал, как настоящий врач, и это доставляло ему удовольствие. Он сделал этому мерзавцу одолжение, а тот ведет себя, будто его смертельно оскорбили.

— Слушай, мистер Фонтена, — холодно сказал Джул. — Я врач, и ты можешь звать меня «доктор». Не «мальчик». И сообщил я тебе хорошую новость. Придя сюда с тобой, я был уверен, что в твоей глотке сидит злокачественная опухоль и ты скоро умрешь. Мне бы очень не хотелось сообщать, что дело безнадежно, и я обрадовался возможности сказать «бородавка». Твое пение всегда доставляло мне удовольствие, а по твоим фильмам я учился соблазнять девушек. Ты настоящий актер. Но ты и очень избалованный парень. Тебе кажется, что раз ты Джонни Фонтена, у тебя не может быть рак? Или что в твоем мозгу не может вырасти неоперабельная опухоль? Или что у тебя не может быть порок сердца? Может быть, ты думаешь, что никогда не умрешь? Все это не так приятно, и я советую тебе пройтись по больнице и спеть панегирик бородавкам. Брось глупости, и делай то, что ты должен делать. Твой идол может подыскать тебе подходящего хирурга, но если в операционную войдет он сам, то советую арестовать его и обвинить в попытке убийства.

Джул уже выходил из комнаты, когда его остановил Валенти и сказал:

— А ты свойский парень, док, сказал ему все, как надо.

Джул повернулся и сказал:

— Ты всегда нагружаешься до обеда?

— Конечно, — сказал Валенти и улыбнулся.

— Если будешь продолжать в том же духе, через пять лет умрешь, — сказал Джул.

Валенти танцующей походкой приблизился к нему. Он обнял Джула, задышал ему прямо в лицо и тяжело засмеялся.

— Пять лет? — переспросил он. — Так много?

Через месяц после операции Люси Манчини сидела возле бассейна гостиницы, держа в одной руке стакан, а второй поглаживая Джула, который лежал, положив голову на ее живот.

— Ты не должна пить для храбрости, — сказал Джул. — Я приготовил шампанское.

— Ты уверен, что прошло достаточно времени? — спросила Люси.

— Я врач, — ответил Джул. — Сегодняшняя ночь — великая ночь. Пойми, я первый в истории хирург, испытывающий результаты сделанной им операции. Понимаешь, я испытываю тебя «перед» и «после». Я с удовольствием напишу отчет об этом исследовании в научный журнал. Слушай: «Если до операции удовольствие достигалось только благодаря психологическим причинам и нежности хирурга, то после операции к быстрому оргазму приводила конгруэнтность половых органов исследователя и пациентки».

Люси с силой дернула его за волосы, и он вынужден был остановиться. Она улыбнулась.

— Если этой ночью ты не будешь доволен, я смогу со спокойной совестью утверждать, что это твоя вина, — сказала она.

— Я за свою работу ручаюсь. Я все запланировал сам, а черную работу предоставил делать Келнеру, — сказал Джул. — Теперь пойдем отдохнем, нам предстоит трудная ночь исследований.

Когда они поднялись в его квартиру — они жили теперь вместе — Люси ждал сюрприз: великолепный ужин и рядом с бокалом шампанского — коробочка с обручальным кольцом, на котором блестел огромный алмаз.

— Это еще одно доказательство моей уверенности в результатах своей работы, — сказал Джул. — Теперь пойдем посмотрим, достойна ли ты этого.

Он был с ней очень нежен. Вначале она боялась, но успокоившись, ее тело наполнилось такой сладкой истомой, какой она никогда не знала.

— Я проделал хорошую работу, — сказал он.

— О, да, — прошептала она.

Они рассмеялись и теперь уже без слов бросились в пучину любви.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

23

Пять месяцев пребывания в Сицилии понадобилось Майклу Корлеоне, чтобы понять людей, подобных Луке Брази, жестокому капорегиме Клеменца, понять беспрекословное подчинение матери отцу. В Сицилии он увидел, что стало бы с ними, откажись они от борьбы. Он понял слова дона «у человека одна судьба». Ему стало понятно их презрительное отношение к властям и ненависть к людям, нарушившим закон молчания — омерту.

Майкла, одетого в старую потрепанную одежду, переправили с корабля, который бросил якорь в Палермо, в глубь острова Сицилия, в самое сердце района, подвластного мафии. Местный дон был должником его отца. В этом районе находился и городок Корлеоне, чьим именем воспользовался, эмигрировав в Америку, отец Майкла. Никого из родных и близких не осталось здесь. Женщины умерли от старости. Мужчины либо погибли, либо эмигрировали — кто в Америку, кто в Бразилию. А кто и просто в другие районы Италии. Число убийств в этом городке было самым большим в мире.