Увы, легат обманулся, пытаясь выдать желаемое за действительное. На самом деле он услыхал самые первые, дошедшие до Западной Европы сообщения о завоеваниях Чингисхана, который в 1207 году объединил под своей властью кочевые племена Монголии и принялся наносить удары направо и налево, захватив Западное Ся, а также Манчжурию и Северный Китай, входившие в государство Цзинь, а потом ворвался в Центральную Азию, неутомимо продвигаясь в сторону Кавказских гор. Монгольские полководцы командовали многонациональной, многоконфессиональной ордой из десятков тысяч превосходных конников, вооруженных луками, копьями и топорами, способных многие месяцы проводить в седле и ночевать под открытым небом. Монгольские армии были хорошо обучены, их возглавляли умелые командиры, знавшие толк не только в осадах и полевых сражениях, но и в психологической войне, терроризме и геноциде. Монголы брали города, требуя от противника безоговорочного подчинения и истребляя целые народы при первом намеке на сопротивление. При этом в религиозных вопросах они были на удивление толерантны, не ограничивали свободу вероисповедания на покоренных территориях и частенько сами обращались в местные религии уже через несколько лет после переселения — редкий проблеск просвещенного либерализма в мире монголов. Незадолго до смерти Чингисхан четко изложил свою философию войны, отдавая распоряжения относительно судьбы жителей города, бросившего ему вызов: «Убейте храбрых, смелых, мужественных и лучших… и пусть солдаты возьмут себе столько обычных [людей], сколько смогут захватить»[739]
. Такой категоричный подход — повиновение или смерть, — как правило, оказывался очень действенным. К 1227 году, когда умер Чингисхан, вид монгольских всадников, одетых в длинные, удобные, отороченные мехом кафтаны, сыромятные кожи и кожаные ботинки, вселял ужас в народы Азии. Христианский мир тоже начинал содрогаться.В 1230-е годы монголы настойчиво продвигались на запад: под командованием сына Чингисхана Угэдэя они пронеслись по Грузии (куда первый раз вторглись в 1223 году), на севере углубились в русские княжества и в декабре 1240 года овладели Киевом. К этому времени западные державы уже хорошо понимали, с кем имеют дело, и о завоеваниях монголов было известно даже в Шотландии[740]
. Император Священной Римской империи Фридрих Гогенштауфен, потрясенный успехами монголов, но при этом, как и следовало ожидать, заинтересованный ими как явлением природы, через несколько месяцев после битвы при Легнице описывал их так: «Дикие, необузданные и не ведающие законов человечности… сами же люди они маленькие и невысокого роста… но коренастые, плотные и крепкие, решительные, сильные и отважные… у них большие лица и грозный вид, и издают они ужасные крики, приятные их сердцам»[741]. В том же году заклятый враг Фридриха папа Григорий IX писал священнослужителям всего Запада, предупреждая об экзистенциальной опасности, какую представляют монголы. «Опьяняя свои мечи кровью всех, кого могут схватить, — писал папа, — они желают напасть на чешское и германское королевства [т. е. германские княжества], обратить в пустыню всю христианскую землю и погубить нашу веру»{154}[742]. Григорий уполномочил проповедников предлагать статус крестоносца всем, кто встанет на защиту этих земель от варваров.Решение Григория в 1241 году объявить крестовый поход против монголов было логичным, поскольку, вопреки бредням о пресвитере Иоанне, направление движения монголов грозило привести их в самое сердце римско-католического мира. Но крестоносцы в те годы были нарасхват. Во времена монгольского нашествия по материковой Европе и Средиземноморью гремело как минимум полдюжины других крестовых походов, конкурировавших за внимание, людей и ресурсы.