Крестоносцы социализма

Критики Лаврова, начиная с его и кончая нашими современниками, представляли его идею так, что, мол, «критически мыслящая личность» – это все, архитектор, демиург исторического прогресса, а народные массы – ничто, или, точнее, нечто «вроде огромного количества нулей, получающих благотворное значение только в том случае, когда во главе их снисходительно становится добрая „критически мыслящая единица“»[317]. На самом же деле Лавров доказывал, что «критически мыслящие личности» «суть лишь возможные деятели прогресса. Действительными деятелями его они становятся лишь тогда, когда сумеют вести борьбу, сумеют сделаться из ничтожных единиц коллективною силою»[318]. Тем самым Лавров ориентировал «критически мыслящих личностей» на создание революционной партии, которая могла бы соединиться с народом, сплотить его и повести за собой. Лавров, как и Бакунин, держался принципа: «все для народа и посредством народа». В то же время его идея о «критически мыслящих личностях» развязывала и стимулировала инициативу революционной интеллигенции. Сама по себе эта идея импонировала молодым радикалам. Не нравилось им лишь скучное бремя теоретической самоподготовки: «люди, – вспоминал М.Ф. Фроленко, – рвались к делу, спрашивали, каким путем поднять народ, а Петр Лаврович советовал им, кончив один факультет, переходить на другой, третий»[319].

Вторым, по мнению большинства народников, недостатком лавризма была абстрактность его программы. Лавров считал, что «революций искусственно вызвать нельзя»[320]. Следуя этому принципу и собственному анализу положения дел в России, он полагал, что еще не пришло время для выработки конкретных программ революционного переворота, а самый переворот отодвигал в неопределенно далекое будущее, «когда течение исторических событий укажет само минуту переворота»[321]. Такая неопределенность мысли, усугубленная тяжеловесностью изложения («как будто слон старается протанцевать перед вами на канате»[322]), шокировала молодых радикалов. Они прозвали Лаврова «кунктатором» (медлителем) и сочинили о нем эпиграмму:

Экс-профессор, экс-полковник,
Революции оплот,
Он засел верхом на рака
И кричит: «Вперед! Вперед!»[323]

Принципиально разойдясь с Бакуниным по коренному вопросу тактики (бунт или пропаганда?), Лавров недалеко ушел от него в отношении к анархизму. Он не стал столь последовательным анархистом, как Бакунин. На страницах «Вперед!» и в специальной работе «Государственный элемент в будущем обществе» (1876 г.) Лавров допускал возможность «целого ряда посредствующих форм» государственности между разрушением самодержавного государства и торжеством анархистского «идеала будущего свободного общежития»[324]. Однако, высказав эту мысль, Лавров не развивал ее, возможно потому, что не считал ее важной. Что касается специфически народнического аполитизма, то он был присущ лавризму в той же мере, как и бакунизму. Таким образом, направление Лаврова было пропагандистским, полуанархистским, народнически аполитичным.

Лавров больше, чем Бакунин, ценил «нравственный фактор» освободительного движения. Явно в противовес моральному нигилизму нечаевщины он призывал народников заботиться о «нравственной чистоте социалистической борьбы»[325], внушал им, что «средством для распространения истины не может быть ложь»[326]. Вот главный нравственный завет Лаврова всем вообще политикам, – завет, сегодня, в начале XXI века, столь же злободневный, как и в XIX веке: «Тот, кто желает блага народу, должен стремиться не к тому, чтобы стать властию при пособии удачной революции и вести за собой народ к цели, ясной лишь для предводителей, но к тому, чтобы вызвать в народе сознательную постановку целей, сознательное стремление к этим целям и сделаться не более как исполнителем этих общественных стремлений, когда настанет минута общественного переворота»[327].

2.5. Русский бланкизм

Наименее распространенным из трех самых распространенных в народничестве 70-х годов тактических направлений был русский бланкизм. Идеологом этого направления стал Ткачев, но называется оно бланкистским отчасти, может быть, потому, что название «ткачевизм» неблагозвучно[328], а главным образом потому, что еще до Ткачева во Франции аналогичную тактику пропагандировал знаменитый Луи Огюст Бланки. Кстати, по аналогии с французскими якобинцами конца XVIII в. направление Ткачева называют еще (не вполне точно) якобинским[329].